Их называли КР: Репрессии в Карелии 20-30-х годов, Петрозаводск, 1992.: June 2014

Saturday, June 28, 2014

1 Их называли КР Репрессии в Карелии 20-30-х годов

Их называли КР

Составитель

Анатолий

Цыганков

ПЕТРОЗАВОДСК «КАРЕЛИЯ» 1992

https://drive.google.com/file/d/0B96SnjoTQuH_d1NmZ1BOQ0Z1Rkk/edit?usp=sharing

63.3(2) И95

Художник Олег Ермоленко

И95 Их называли КР: Репрессии в Карелии 20—30-х годов / Сост. Цыганков A. M.- | Петрозаводск: Карелия, 1992.— 336 с: ил. ISBN 5-7545-0520-5

В сборнике идет речь об истории репрессий в Карелии в 20—30-е годы. Книга будет интересна массовому читателю.

63.3(2)

0503020900—013 ШЛ Л, © А. Цыганков,

~М127(03)—92

UJUJUAV7VW-■ •* . л_ ^ГУ - —1---- - '

И —-^77^—^---41—92 составление, 1992.

ISBN 5-7545-0520-5

ОТ СОСТАВИТЕЛЯ

Их называли контрреволюционерами, хотя в подавляющем своем большинстве они никогда не посягали ни на революцию, ни на ее «завоевания». Каэров породила сама Идеология общества тех лет, которая, придумав аббревиатуру КР, оболгав человеческие судьбы, миллионами выталкивала безвинных на печально известный архипелаг ГУЛАГ, где многие из них и находили последнее пристанище. Светлая всем им память.

Собственно воспоминанию и покаянию и посвящена предлагаемая вам книга. Она о тех, кого арестовывали, пытали, судили, расстреливали, мучили безвинными и долгими сроками. В этот адский круг за годы советской власти втянуты десятки миллионов людей. Все они со временем будут несомненно названы поименно. Естественно, мы не ставили перед собой столь грандиозной задачи, но надеемся, и наша книга откроет и новые имена жертв, и неизвестные эпизоды тех лет репрессий.

Тех лет. С самого начала эта хронологическая привязка смущала, так как предполагалось, что речь пойдет о репрессиях тридцатых годов. Понятно, выбирая столь жестко однозначное целеполагание нельзя было не выйти за пределы обозначенных временных рамок. Но все-таки основные сюжеты посвящены мясорубке 1937 года. В этом, как теперь ясно, и достоинство и недостаток книги. С одной стороны, мы, сконцентрировав внимание на достаточно ограниченном отрезке этапа отечественной истории, сумели пристальнее и всесторонне рассмотреть происходящее. Впервые в Карелии появляется труд, где делается попытка анализа обозна

ченных исторических событий в их противоречивой совокупности, показан как механизм репрессий, так и его участники. Разные авторские интересы в данном случае позволили лучше представить своеобразный срез общества: как поведение социальных групп в целом, так и отдельных личностей. Причем мы старались так выстроить материалы, чтобы предлагаемые статьи — различные и по своей исторической фактуре, и по характеру письма — давали бы общую картину состояния общества и его психологии.

А недостаток книги — об этом тоже следует сказать — в том, что годы репрессий сводятся только к сталинским беззакониям. Подобное толкование советской истории, конечно же, неверно. Терро-риаду нужно начинать описывать с самых первых лет советской власти. Масса тому свидетельств, стоит хотя бы познакомиться с публицистикой В. Короленко и М. Горького, хроникеров большевистского террора. Который захлестнул страну сразу после октября 1917 года, когда экономически и юридически руками власть имущих (т. е. большевиков) разжигаются социальные конфликты, когда с 1918 года конституционно узаконивается положение граждан в качестве «лишенцев» (те, кто лишались гражданских прав, что закреплялось в Конституции РСФСР, в разряд которых причислялись лица, жившие на «нетрудовые доходы», частные торговцы, служители культа, бывшие сотрудники полиции, а также лица, прибегающие к наемному труду с целью извлечения прибыли; подразумевалось, что сюда попадут и крестьяне, в период полевых работ использующие практику под-наема хотя бы одного работника). Заметьте, лишение прав распространялось на всех членов семьи. С лета 1918 года начинает победное шествие по

стране идея концентрационных лагерей. Лавры изобретателя по праву принадлежат Л. Троцкому, благодаря усилиям которого первые спецлагеря возникнут в Муроме, Арзамасе, Свияжске. Задолго до массовых расстрелов 1937 года, «пролетарское государство» подтвердит свою готовность идти до конца во имя идеологических конструкций своих вождей. Стоит вспомнить, как 5 января 1918 года была расстреляна в Петрограде рабочая манифестация в защиту Учредительного собрания. 9 января, в годовщину Кровавого воскресенья, возле могил погибших в 1905 году появились новые — могилы «жертв произвола самодержцев из Смольного» (надпись на одном из венков). С тех пор политический террор станет заурядным делом для Советской России.

По правде говоря, от сих времен следовало бы вести историю репрессий и в Карелии. Скорее всего, эта печальная летопись появится в обозримом будущем, однако это будет уже другая книга. Подобная литература требуется не столько даже для восстановления исторической справедливости (хотя восполнить пробелы наших знаний необходимо), а сколько еще раз обдумать, видимо, вечную истину, что все революции, реформы, строящиеся на крови, насилии неизбежно заканчиваются позором и бесславием. Последующие поколения уже не будут корчиться от острой боли прошлых лет, но страдать за дела предков они обречены, неважно, проявится ли это в ущербности духа или в экономической дистрофии. Поэтому, перелистывая вместе с читателями страницы прошлого, нам бы хотелось, чтобы в сознании навсегда осела мысль, что дальнейший ход истории опять повторится кровью, если в основу его не будет положена человечность.

Но вынесет ли Россия новые смерти? Не станет ли сама последней жертвой? Давайте вспомним, что уже пережили мы все вместе, сколько жизней потеряно?

По данным профессора И. Курганова, обнародованным в 1970 году (понятно, что не у нас, а в Нью-Йорке), вот какие человеческие жертвы понес народ только от террора за годы советской власти:

Красный террор (1917—1923 гг.):

академики, профессора, писатели, художники, учителя, студенты— 160 000; чиновники, офицеры, фабриканты, торговцы, полицейске и жандармы — 50 000; духовенство — 40 000; крестьяне и рабочие — 1 300 000.

Вторая волна чекистского террора (1923— 1930 гг.) — 2 000 000.

Первый голод (1921—1922 гг.) — 6 000 000.

Второй голод (1930—1933 гг.) — 7 000 000.

Убитые «кулаки» — 750 000.

Третья волна чекистского террора (1933— 1937 гг.) — 1 600 000.

Ежовщина (1937—1938 гг.):

интеллигенция, рабочие, крестьяне — 635 000; члены Коммунистической партии — 340 000; чистка Красной Армии — 30 000.

Предвоенные и послевоенные годы (1937— 1947 гг.) — 2 700 000.

Находились в концентрационных лагерях и если не погибли от непосильного труда, издевательств и голода, то были обречены на верное умирание после освобождения — 20 000 000.

Эти цифры сейчас уточняются и, к нашему горю, в сторону увеличения. И это не просто факты истории, это предупреждение всем нам.

И. Чухин. С. Безбережьев. И. Такала. Б. Детчуев. В. Кондратьев, д. Дряхлицын.

ДОДНЕСЬ ТЯГОТЕЕТ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ И ЧК «ДЕЛО ГЮЛЛИНГА-РОВИО» ПЕЧАЛЬНЫЙ ЗВОН КОЛОКОЛОВ ПОТЕРЯННЫЙ МИР ЛАГЕРНЫЕ МУЗЫ ОТЧЕТЫ НАРКОМА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ

ДОДНЕСЬ ТЯГОТЕЕТ

Рассудить,

Что истинно, что ложно

Может только высший,

Беспристрастный суд.

Осторожно с прошлым, осторожно,

Не разбейте глиняный сосуд...

В. Высоцкий

По воле случая или злой человеческой воле Карелии суждено было занять особое место в становлении и развитии империи ГУЛАГ а. Именно здесь закладывались основы карательной политики нашего государства, формировались и проходили проверку идеи принудительного труда и «перековки» сознания людей в условиях лагеря.

Одним из первых в июле 1923 года был организован Соловецкий лагерь особого назначения ОГПУ. За время своего существования лагерь прошел довольно сложную эволюцию (точнее — регресс): от политизолятора для эсеров, анархистов, эсдеков (1923—1925 годы) к концлагерю для уголовных и политических заключенных, штрафному отделению Белбалткомбината НКВД (1933—1937 годы) и наконец до тюрьмы (1937—1939 годы) Главного управления госбезопасности СССР для содержания особо опасных «противников» существовавшего режима власти (см. схему).

И если заключение социалистов носило, в основном, предупредительный характер, а в концлагере постепенно утверждалась идея принудительного труда, система жесточайшего потовыжимания, то в штрафизоляторе и тюрьме — уничтожения

СЛОНОГПУ 1923-1928

Задача - изоляция политических и уголовных правонарушителей, частично — восстановление монастыря, разработка леса, работа на производствах

1. о.Соловки 3. Усть-Цильма

2. г.Кемь 4- Вишера _

СЛАГ (временно

-УСИКМИТЛ) 1929-1930

Попов остров

2- Надвоицы

Кандалакша

4- о.Соловки

СП

Кемь-Кут

6- Апатиты

Разна волока

8- Парандово

По-.. >ма

10- о.Конд

Териоерка

12- Пертоминск

1 ----.

1931-1933

1- Соловецкое

2- Кемское

3- Сорокское

1933-1937

Соловецкое (8-е) отделение ББК НКВД для содержания заключенных по особой инструкции (штрафное)_

1937-1939

Соловецкая тюрьма 10 отдела Главного управления государственной безопасности_

1940-1942 Кандалакш ЛАГ

|(строительство| ж/д № 105)

1941-1942 |Кексгольм ЛАГ (восстановлен, цел.бум.предпр отошедших от Финляндии)

1940-1942 НудожЛАГ

(строительство металлургич. комбината)

1941-1942

Карело-финское оборонное стр-во НКВД СССР

СХЕМА

развития лагерей на территории Карельской АССР (1923-1942 годы)

БелбалтЛАГ

1930-1933

Строительство канала

1- Повенецкое

2- Водораздел

3- Телекино

4- Май-Губа

5- Надвоицы

б- Летний

7- Сосновец

8- Ш ижня

9- Вожмосалма

ББК НКВД

1933-1934

1-Повенецкое

2- Медвежьегорск

3- Сосновецкое

4- Сегежское

1935-1940

1- Медвежьегорское

2- Повенецкое

о- Водораздельное

4- Выгозерское

5- Тунгудское

6- Сорокское

7 - Туломское

8 - Соловецкое

9- Кемское

ОЛП Пиндуши

ОЛП Надвоицы

ОЛП Уросозеро

56-й километр

СИЗО-3

3-го отдела ББК НКВД

1937-1942 1939-1942 1940-1942

"Североникель" СегежЛАГ МаткожЛАГ

(стр-во никелиевого (стр-во Сегежского (стр-во Сорокского завода в ЦБК) порта)

Монче-тундре

Цифры обозначают номера отделений

людей. Если на рубеже двадцатых — тридцатых годов стыд и боль СЛОНа еще пытались прикрыть фальшивыми кинофильмами и очерками, то позднее и это фарисейство было отброшено. К 1929 году на Соловках действуют десятки промышленных производств, но центр всей хозяйственной деятельности лагеря смещается на материк, где одно за другим возникают новые лаготделения, пункты и лесные командировки. Нескончаемым потоком вливаются в карельскую тайгу все новые и новые этапы рабов. Только за ноябрь — декабрь 1929 года через Кемский пересыльный пункт СЛОНа проследовали 10 тысяч заключенных. Среди них были русские и украинцы, белорусы и евреи, грузины и армяне, узбеки и представители других национальностей. Старики и молодежь, женщины и дети. Были профессиональные уголовники, «раскулаченные» крестьяне и цвет русской, советской интеллигенции. Были виноватые, но в большинстве — страдавшие безвинно.

«Лес — валютный цех страны!», «План любой ценой»—эти лозунги горько аукнулись соловча-нам. Миллионы долларов и фунтов получило государство за карельский лес. Но цена ему другая — десятки тысяч жизней советских людей. Следственные дела тех лет хранят массу жутких свидетельств.

«...На производственных командировках за невыполнение уроков заключенных зимой оставляли на ночь в лесу, где последние отмораживали себе конечности... В командировке «Красная горка» на морозе было поставлено «на камень» 300 з/к. Из них около 150 отморозили себе руки и ноги, после чего им ампутировали конечности...

...Для выполнения урока по рубке леса требовалось часов 16—18, невыполняющий получал 500

граммов хлеба и все. В лес выводили в лаптях, без теплых портянок...

...На командировке «Баб-дача» у нас помещалась сводная рота освобожденных, окончивших срок, но находившихся под карантином. Эти карантины были еще более сплошным ужасом, т. к. люди в количестве 500 человек, абсолютно голые, помещались в бараке, который внутри был покрыт снегом...»

И многое, многое другое без конца...

Осенью 1931 года на базе СЛОНа был организован Белбалтлагерь ОГПУ, основной задачей которого являлось строительство Беломорско-Балтий-ского канала. Оставим в стороне технические сложности и достижения строителей. Именно здесь, на Беломорканале была провозглашена и якобы подтверждена идея возможности и целесообразности «перековки» сознания человека принудительным трудом. К лету 1932 года численность заключенных ББЛАГа составляла 126 тысяч человек. Согласно «исторической справке» одного из уголовных дел, среди них: «...бывших офицеров свыше 2 тысяч, шпионов 6 тысяч, бандитов 10 тысяч, террористов свыше 1 тысячи, осужденных за участие в контрреволюционных организациях 50 тысяч человек». Учитывая еще десятки тысяч заключенных-крестьян, опять же следует признать, что большинство заключенных — невиновные люди.

Не подлежит сомнению, что их руками создано гидротехническое чудо, что колонизация и развитие промышленности Средней Карелии обязаны лагерю. Но нужно, наконец, помнить, что 227 километров канала стали гигантским кладбищем.

Лагерь — это такая школа, которую полезно пройти каждому. Примерно так утверждали авторы книги «Канал имени Сталина», увидевшей свет

На Беломорско-Балтийском канале

уже в 1934 году. Высочайший авторитет ее авторов (редактор М. Горький), писательский талант и типично российское доверие к печатному слову привели к формированию искаженного общественного сознания. Без сомнения, эта идеологическая диверсия сыграла свою черную роль в развитии последней карательной политики, приближая и облегчая 1937 год.

По окончании строительства лагерь был преобразован в Беломорско-Балтийский комбинат НКВД (1933—1941 годы). Согласно архивным документам, ежегодно в нем находилось до 100 тысяч заключенных и спецпоселенцев. Метастазы этого чудовища расползлись по всему Карело-Мурманскому краю: от Монче-тундры и Териберки до Прила-дожья и Заонежья.

В 1937 году «отпочковался» комбинат «Северо-никель» — лагерь по строительству никелиевого завода, в 1938—Сегежлаг (строительство целлюлозно-бумажного комбината), в 1940—Кексгольм-лаг (восстановление целлюлозно-бумажных предприятий, отошедших от Финляндии), Кандалакш-лаг (строительство железной дороги № 105), Пу-дожлаг (строительство металлургического комбината), Маткожлаг (строительство Сорокского пор-та)...

С началом войны на базе ББК НКВД создается управление Карело-финского оборонного строительства. По самым скромным подсчетам (архивные картотеки дают такое право) за 1923—1941 годы на территории Карелии отбывали наказание около МИЛЛИОНА человек со всех областей и краев страны. Десятки, а может, сотни тысяч навечно стали нашими, в полном смысле этого слова, земляками. Нет пока памятников и даже надгробий над этими братскими могилами. Не плачут над ними

матери, вдовы и сироты. Пусть же наша общая память хотя бы частично восстановит справедливость...

Непростой была история репрессий против жителей Карельской республики. К сожалению, сегодня о ней можно говорить только тезисно, и этот сборник является первой попыткой такого рассказа.

Конечно, республика чутко откликалась на все политические кампании центра: раскулачивание, борьба с религией, вредителями, троцкистским охвостьем. Но были и свои особенности. Первыми приняли на себя тяжесть массовых репрессий крестьяне. Следует отметить, что климатические особенности, экономическая отсталость и принятая в республике система хозяйствования не позволяли создавать крупные сельскохозяйственные объединения. Однако объявленный Сталиным «великий перелом» не обошел карельские деревни. Если в марте 1930 года в республике насчитывалось 122 колхоза, то в апреле 1931 года уже 305, а к декабрю «коллективизация» практически была завершена — 675 колхозов. Как писал в ЦК ВКП(б) крестьянин-бедняк из села Большие Горы: «...Коммуну у нас организовывали запугиванием крестьян. Ораторы, присланные из района, на собрании говорили: «Мол, кто не запишется в коммуну, тот пускай соберет ранец за спину, мы его отправим вдоль земли».

И отправляли: вдоль, но чаще — в глубь земли. Одновременно с коллективизацией, но более жестокими методами проводилось раскулачивание. Тройки в составе первого секретаря РК ВКП(б), председателя райисполкома и представителя ОГПУ, бедняцкий актив и батраки не ведали ни судебных правил, ни жалости. Основная «операция» проведе-

2 Зак. 3317

на осенью 1931 года, когда тысяча человек, в том числе около 700 женщин и детей были выселены из родных деревень и отправлены на гранитные, лесные разработки, в заполярную тундру. Сотни из них нашли там свою смерть. Итог колхозного эксперимента известен: резкое снижение поголовья скота и урожайности, голод. Г олод тридцатых годов ударил по Карелии особенно сильно, так как республика в основном питалась привозным хлебом.

В те годы население Карелии составляло около 300 тысяч человек, по сведениям же прокуратуры и КГБ жертвами незаконных политических репрессий стали около 20 тысяч жителей республики. Но их, конечно же, значительно больше. И мы с вами, сегодняшние, в определенном смысле тоже жертвы этой тоталитарной системы. Наша унижающая человека экономика, страх перед любым «начальником», недоверие к ближнему, въевшаяся в плоть и кровь миллионов страсть к поиску и уничтожению очередного «врага», оппозиционера. Именно поэтому необходимо знать черные страницы своей истории. Не только для того, чтобы ужаснуться и почтить память безвинных жертв. Но и сделать для себя выводы.

Главный из них в том, что только демократия, подлинное народовластие могут гарантировать недопущение впредь всех этих ужасов. Хотя не только это. Во все времена, в любых ситуациях выбор поведения личности определяется не приказами или законами. В конечном итоге все решают человеческая совесть, нравственные принципы. Именно высокая нравственность и совесть каждого из нас — главный гарант от искушения властью и темных сил человеческой природы.

С чего начинается нравственное возрождение?

С покаяния. Не с утилитарного признания греха, а с покаяния в его евангельском смысле, что в переводе с древнегреческого означает — переосмыслить жизнь. Здесь начало исцеления. Не бесплодное копание в себе, а переоценка, побуждающая к правильному действию.

ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ И ЧК

Говорят, что «новое» — это хорошо забытое «старое». В правильности этой поговорки убеждается всякий, кто наблюдает сейчас за быстро меняющейся политической ситуацией в стране.

Истоки нынешней многопартийности следует искать в первой четверти двадцатого века, когда в России существовало около 90 политических партий. Некоторые из них активно функционировали в Карелии. Главными факторами в формировании организаций политических партий на европейском Севере России были политическая ссылка и кооперация (последняя обеспечивала финансовую поддержку).

Сразу оговоримся, что у нас, в отличие, скажем, от Вологодской или Архангельской губерний, общественное движение не было ни столь разнообразным, ни столь развитым. И хотя олонецкая политическая ссылка и достигла в 1906, 1907, 1908 годах рекордных размеров (1373 человека, 1574, 2011), она все же не имела такого яркого созвездия имен, как та же Вологда, в политическую историю которой вошли Б. Савинов, Н. Бердяев, И. Сталин, А. Богданов, А. Луначарский. Тем не менее, населявшие Олонецкую губернию («подстоличную Сибирь») политические ссыльные оказали влияние

на формирование в местной среде революционной и либерально-демократической идеологий. Это обстоятельство в свою очередь сказалось и на формировании политических партий.

Группы членов партии социалистов-революционеров (ПСР), основанной в 1902 году, появились в Олонецкой губернии еще в 1904—1905 годах. Петрозаводская организация ПСР сформировалась в мае 1906-го. К осени того же года эсеровские организации функционировали в Пудоже, Вытегре, Повенце, Каргополе. Зимой 1906—1907 годов образовали несколько кружков для рабочих Александровского завода. В январе 1907-го провели губернский съезд ПСР, на котором присутствовали 30 делегатов. Была принята программа организационной и пропагандистской деятельности, но осуществить ее не удалось. Повальные обыски и аресты эсеров в Вытегре и Петрозаводске поставили организацию на грань краха.

Социал-демократы образовали свою организацию в Петрозаводске в апреле 1906 года. В мае того же года был сформирован Петрозаводский комитет РСДРП. Пропагандистская деятельность социал-демократов была ориентирована преимущественно на рабочих Александровского завода. Как и эсеры, они издавали листовки, распространяли литературу, устраивали собрания, принимали участие в различных акциях протеста (например: 17 сентября 1906 года на Тюремной площади в поддержку политических заключенных), пытались отстаивать перед администрацией Александровского завода права рабочих. В апреле 1908-го полиция провела против социал-демократов серию репрессивных актов, и деятельность РСДРП в Петрозаводске практически прекратилась до осени 1910 года.

Партия конституционных демократов организовалась в Петрозаводске в мае-июне 1906 года. Членами немногочисленной, но очень активной кадетской группы были: представители местной либеральной интеллигенции, чиновники, служащие. В июне 1906 года кадеты наладили выпуск газеты «Олонецкий край», однако уже в сентябре кадетский орган был закрыт за слишком либеральные по тем временам высказывания, после чего местные кадеты фактически бездействовали.

В годы первой российской революции в Карелии существовала также и малочисленная группа анархистов. Функционировали правые реакционные организации. Антирусскую, панфинскую пропаганду проводил через газету «Карельские рассказы» «Союз беломорских карел», основанный в Таммерфорсе в июне 1906 года. Штаб-квартира этой организации помещалась в Сердоболе (ныне Сортавала). Духом русского шовинизма была пронизана деятельность учрежденного 26 ноября 1906 года в Видлице «Православного Карельского братства во имя св. Великомученика и Победоносца Георгия». Существовал в Петрозаводске и отдел Союза русского народа, насчитывавший в августе 1907 года 86 человек. Деятельность всех политических партий и группировок (правых, левых и прочих) резко пошла на спад с наступлением в губернии в 1908 году режима политической реакции.

Новую жизнь вдохнула в них февральская революция 1917 года. Раньше всех заявили о себе эсеры. 31 марта они провели организационное собрание, а на следующий день (1 апреля) сформировали Петрозаводский комитет ПСР. Численность эсеров в Петрозаводске увеличилась с мая по август 1917 года с 50 до 100 человек.

В петрозаводской организации РСДРП, воссоз-

данной 8 апреля 1917 года, первоначально уживались социал-демократы самых разных направлений: меньшевики-оборонцы, меньшевики-интернационалисты, сторонники плехановского «Единства», большевики. Преобладающим влиянием пользовались меньшевики-интернационалисты. К августу 1917 года численность РСДРП в Петрозаводске составляла около 500 человек. В основном это были рабочие Александровского завода. Социал-демократы издавали газету «Олонецкое утро», вместе с эсерами сотрудничали в газетах «Мурманский путь», «Известия Олонецкого губсовета».

Петрозаводские кадеты собрались на первое организационное собрание 31 мая 1917 года. В апреле в списках членов партии конституционных демократов числилось 95 человек. Возобновили работу анархисты, народные социалисты и даже октябристы. Существовали Союз офицеров, Союз белого духовенства, Союз чиновников и другие организации. На севере губернии с весны 1917 года развернуло работу созданное в Тампере «Карельское просветительное общество».

Получив известия о событиях 25—26 октября 1917 года в Петрограде, петрозаводские эсеры и меньшевики не стали создавать, как в других местах, «Комитет спасения Родины и Революции» для свержения советской власти. Меньшевики-интернационалисты, обладавшие наибольшим влиянием в Олонецком губсовете, считали, что для борьбы с «единовластием» большевиков достаточно политики непризнания СНК. Но под влиянием политической ситуации эти «нейтралистские» настроения к концу 1917 года переросли в настроения в поддержку советской власти. О политических симпатиях населения Олонецкой губернии могут дать представление итоги выборов в Учредитель

ное собрание, проводившееся здесь по мажоритарной системе. 298750 избирателей голосовали по трем спискам: 1) Олонецкого губсовета (эсеры и меньшевики); 2) конституционные демократы; 3) группа «Единство». По г. Петрозаводску первый список набрал 70,9 процента голосов; второй — 26,8; третий — 2,8. По губернии в целом: 76 процентов, 22,4 и 1,3 соответственно. Справедливости ради следует сказать, что многие избиратели, судя по их письмам в губсовет, голосуя за первый список, поддерживали большевиков и левых эсеров.

Впоследствии часть левых эсеров была принята в местную организацию РКП(б), оставшиеся — политическую деятельность прекратили. В конце 1918 года то же произошло и с петрозаводскими меньшевиками-интернационалистами. Правые эсеры и меньшевики, оставшиеся в меньшинстве после оформления самостоятельных «левых» организаций, быстро теряли влияние в массах. А после раскрытия в марте 1918-го заговора под руководством офицера Скачкова против советской власти, они окончательно теряют всякий авторитет. Тогда же по решению Петрозаводского исполкома арестовываются деятели черносотенцев, кадетов.

То есть к 1918 году уцелели лишь разрозненные группы «социалистов». Однако и их жизнь была нелегкой. Внутренние кризисы, приводившие к расколам, сочетались с активной разрушительной политикой РКП(б), осуществлявшейся различными средствами. Главным органом в этой борьбе стали ВЧК — ГПУ — НКВД.

Чрезвычайная комиссия в Петрозаводске была создана еще в январе 1918 года. В годы гражданской войны, используя самые разнообразные средства и методы (в том числе и такие, которые с позиций сегодняшнего дня заслуживают осужде

ния), ЧК выполняла задачи по защите Отечества от иностранной интервенции и внутренней контрреволюции.

В 1920 году произошло разделение на Олонецкую губернскую и Карельскую ЧК. Гражданская война для них, как и для всего населения Олонецкой губернии и Карельской Трудовой Коммуны, завершилась лишь в 1922 году. Деятельность по контролю за «социалистами» на заключительном этапе войны и в последующий период становится одним из главных направлений ВЧК (с 1922 ГПУ — ОГПУ) и ее местных подразделений. Об этом написано уже достаточно много и у нас в стране и за рубежом. Прибавим лишь несколько свежих фактов. Для внутреннего потребления в органах ВЧК в 1921 году был отпечатан в количестве 4 тысяч экземпляров под грифом «Совершенно секретно» «Справочник № 1 по антисоветским партиям». Утвердил это издание заместитель начальника оперативного уяравления ВЧК Г. Ягода своей подписью 25 октября 1921 года. Справочник предполагался как руководство для работников ВЧК по политпартиям.

Замыслено это издание было еще в ноябре 1920 года. Однако, как отмечалось в предисловии, местные чека недобросовестно отнеслись к составлению этого документа. Информация по «единой системе ведения дел для антисоветских партий» получилась неполной. В предисловии содержался ряд предложений по совершенствованию следующих выпусков «Справочника». Главной тенденцией этих наставлений было ужесточение учета и контроля за каждым из членов антисоветских партий персонально. Предусматривалось внесение в «Справочник» дополнительных данных (в том числе особые приметы), а также составление фотокартотеки.

Жесточайший персональный контроль должен был проводиться вплоть до смерти того или иного подопечного или его выезда за пределы СССР. По всем губерниям и краям Советской России «Справочник» «выявлял» данные о 743 анархистах, 610 левых эсерах, 1164 правых эсерах, 719 меньшевиках. Деятели буржуазных и более правых партий чекистов интересовали меньше.

Данные «Справочника» по КТК и Олонецкой губернии явно неполные. По заведенному тогда тщательному персональному учету бывших социалистов среди местных жителей числилось (на 1921 год): правые эсеры — 28 человек; левые эсеры — 31; меньшевики— 11. Они не представляли собой организованную силу. С 1919 года не существовало их губернских организаций. Кое-где функционировали лишь маленькие, по нескольку человек, группки. Так, в Пудожском уезде вплоть до начала 1922 года существовали в тесном контакте группы левых эсеров и анархистов.

С 1919 года единственной организованной в масштабах губернии партией оставалась РКП(б). В 1921 году в ее рядах состояло 3500 человек.

Процесс над правыми эсерами летом 1922 года был первой пробой сил РКП(б) в организации подобного рода расправ со своими политическими противниками. Подготовка к нему велась тщательно. Наряду с большой пропагандистской работой, особое внимание уделялось отношению к процессу со стороны населения. По этому поводу начальник Кароблотдела ГПУ Домбровский в телеграмме в Москву от 18.08.1922 года сообщал: «Все слои населения к приговору эсеров отнеслись спокойно. Агитации со стороны эсеров не отмечено. Рабочие и красноармейцы солидарны с приговором».

Следующим этапом в окончательном разгроме партии правых эсеров должен был стать съезд «бывших» эсеров. (Он действительно состоялся в Москве в марте 1923 года и своим решением «распустил» эсеровскую партию в СССР.) Органы ОГПУ тоже «готовились» к этому мероприятию. Во всяком случае, из ГПУ АКССР в Петроград на имя полномочного представителя ГПУ в Ленинградском военном округе в телеграмме от 3.09.1922 года сообщали: «...До сего времени на съезд никто из бывших членов партии с.-р. не выехал. Предположение дать о выезде затруднительно, потому что среди таковых отсутствует связь. За всеми ведется наблюдение». Очевидно, местные эсеры не очень досаждали органам безопасности. Никакой активности они не проявляли. В телеграмме в секретный отдел ОГПУ (Москва) от 27.11.1922 года ГПУ АКССР докладывало следующее: «...Фактически состоящих в партии с.-р. членов в настоящее время на территории Картрудкоммуны не наблюдается. Установленным наблюдением за бывшими выяснено, что таковые связи друг с другом не имеют, командировками пользуются только служебными no КТК и таковую не используют на агитацию. По отношению происходящего процесса над членами ЦК ПСР обсуждений не имели. Также не наблюдалось недовольствия неправильностью такового. По отношению к ходатайству о созыве Всероссийского съезда бывших членов ПСР можно надеяться, что проживающие в пределах Картрудкоммуны бывшие члены ПСР не примут участия по тем причинам, что стоят в стороне от тех или других партийных обсуждений...» В 1923 году партия эсеров прекратила свое существование. В 1924 году та же участь постигла меньшевиков.

В конце 1924 года ОГПУ получило информацию

о том, что заграничная делегация партии эсеров собирается инспектировать остатки партии в СССР. Местным отделам ОГПУ, в том числе и Кароблотде-лу, было указано на необходимость проведения «подготовительных мероприятий». В соответствии с этим в ноябре 1924 года в Пудоже, Повенце, Кеми, Кандалакше, Паданах, Олонце, Ухте, Ругозе-ре были проведены дополнительные меры контроля. В Петрозаводске и некоторых других местах имели место обыски и аресты.

Некоторые «социалисты» на допросах признавали свое участие в партии и соглашались написать заметку в газету о своем окончательном разрыве с бывшими политическими коллегами. Таких по учету ОГПУ «переводили» из графы «подозреваемый» (или: «твердый учет») в графу «легалисты».

По спискам 1928 года в Петрозаводске проживало 166 бывших меньшевиков. Из них одна женщина — Гильберг Мария Сергеевна (1881 года рождения), секретарь организации меньшевиков-интернационалистов с 1917 по сентябрь 1919 года.

Подавляющее большинство «бывших меньшевиков» работали на Онежском заводе (102 человека). Это слесари, токари, сторожа, контролеры и т. д. Почти все состояли «в меньшевиках» крайне непродолжительный срок в 1917—1918 годах. Среди них нет громких имен. За ними не стояли крупные дела, должности в советской и партийной номенклатуре.

В 1917 году им было в среднем 33 года (в 1928— 44 года). Список был подразделен на «подозреваемых» — 82 человека, «твердый учет» — 30 человек, остальные относились к самой безопасной для ОГПУ категории — «легалисты».

В списках учета бывших левых эсеров в 1928 году числилось 77 человек. В том числе: «твердый

2 Их называли КР Репрессии в Карелии 20-30-х годов

учет» — 18, «легалистов» — 3, «подозреваемых» — 56.

Правые эсеры по учету 1928 года были представлены следующими цифрами: «твердый учет» — 12, «подозреваемые» — 32, «легалисты» — 6.

В отчете о работе секретного отдела ГПУ АКССР от 25.04.1928 года говорилось: «...Учтенные ГПУ АКССР эсеры ничего серьезного из себя не представляют и в настоящее время каких-либо опасений не вызывают, так как в большинстве своем омещанились и, как эсеры, разложились».

В рапорте от 1.04.1929 года в секретный отдел полномочного представителя ОГПУ в Ленинградском военном округе заместитель начальника ГПУ АКССР Чарский докладывал: «Оживления деятельности как правых, так и левых эсеров не выявлено. Нужно отметить, что абсолютное большинство членов указанных партий, состоящих у нас на учете, вступили в партию в наивысший революционный подъем, после февральской революции, не имея ясного представления о партии. В данное время по своему развитию, как вообще, так и политически, многие из них ничем не выделяются из общей массы населения. Более развитые и активные члены партий, как правых, так и левых эсеров, являются нашими осведомителями...»

Работа по учету «бывших социалистов» велась, очевидно, вплоть до конца тридцатых годов, когда в кровавом месиве сталинских репрессий были перемешаны коммунисты, в том числе и 20 тысяч чекистов, и остатки их бывших политических противников.

Изучая в наши дни факты и события российской и советской политической истории, нельзя, как нам кажется, допускать такие ошибки, которые до

poro могут обойтись и в науке и в политике. История российских политических партий содержит много поучительного. Она, к сожалению, показывает, что российская демократия до сих пор обладала в большей степени разрушительным, а не созидательным потенциалом. Исторический опыт показывает и то, как дорого может обойтись разрыв между «демократизмом» и «патриотизмом». (А разве сейчас это не есть одна из главных проблем политической жизни России?)

Необъективное отношение к истории российских политических партий в прошлом переносится сейчас на историю коммунистической партии и органов, стоящих на защите государственных интересов. Хотя известный в науке принцип «историзма» никак не позволяет напрямую сравнивать партию большевиков образца 1917 или 1937 года с КПСС образца года 1991-го.

Столь же недопустимы прямые аналогии между «тогдашними» «Союзом русского народа», партиями кадетов и эсеров с их «нынешними» политическими преемниками. То же самое относится и к государственным институтам. Например, к армии и к органам государственной безопасности. ВЧК — ГПУ—НКВД по их функциям, задачам, роли в общественной жизни никак не были похожи на КГБ и тем более на нынешние «демократизированные» органы безопасности.

Исторический опыт показывает, что борьба политических партий в случае ее перерастания в борьбу существующих устоявшихся государственных институтов приводит, в конечном счете, к серьезным общественным потрясениям.

За прошедшие семьдесят с лишним лет ситуация в стране изменилась коренным образом (и далеко не везде в худшую сторону). Мы долж-

ны заниматься конструктивной критикой прошлого, но при этом мы должны воспротивиться огульному охаиванию своей предыдущей истории. Чувство патриотизма, любовь к Отечеству помогут нам разобраться в прошлом, для того, чтобы правильно оценить настоящее и сделать точные прогнозы на будущее.

Очень хочется, чтобы из уроков истории делали правильные выводы и брали «из прошлого» только то, что может помочь консолидировать общество, построить наконец-то после стольких тягот и лишений в нашей стране правовое гражданское государство, в котором бы неукоснительно гарантировались права человека.

Часть «Справочника»,

Советская

Ф. и. о.

Воз-

Соц.

Образова-

служба и

раст

полож.

ние

должность

Карельская Трудовая Коммуна

Анархисты

1. Алексеев 21 крест. Константин

Алексеевич

2. Введенский 31 собст-Павел Алек. венник

3. Грунтов 21 гражд.

4. Ельпидинский 52

5. Ефремов Михаил 30 крест. Иванович

6. Налевайко Захар 27 крест. Иванович

7. Светлов Алексей 25 крест. Павлович

политехи. институт секретарь Олон. губ-продкома моряк

служащий губернского статбюро

учитель дет. дома

моряк моряк моряк

Олонецкая губер t

Анархисты

1. Бахрушев 42 крест. Александр

2. Ельпединский Ю. Я. 32 духов.

3. Исаков 21 крест. Василий Фед.

4. Груглов 36 крест. Михаил Ефим.

5. Уткин Дмитрий 40 крест. Алекс.

Левые эсеры

6. Капустин Иван 31 интелл. Николаевич

среднее кооператор

духовное среднее

учитель фельдшер

22-й дорож, стрел.

фельдшер

служащий

Петроз. военкомата

которая касалась местных «социалистов»

Какое положение или должность заним. в партии и каким пользо-

Партия, группа

Время вступления в партию

Активен или нет

Примечание

вался влиянием

рядовой

анархист-коммунист

1918

бывший

анархист-

1917

—

секретарь

универсалист

рядовой

анархист-коммунист

1921

активен

антисоветского направления,

склонен к бандитизму, в группе не состоит, хотя собрания посещает

рядовой —

рядовой анархист-

коммунист

активен

активен —

— бывший

урядник

1918 активен

активен

1920

1918 1918

3 Зак. 3317

«ДЕЛО ГЮЛЛИНГА-РОВИО»

НЕОБХОДИМОЕ ВСТУПЛЕНИЕ

Об истории репрессий в Карелии пока можно говорить лишь фрагментарно — очень многого мы еще не знаем, многое, возможно, утеряно навсегда.

Маховик террора раскручивался в республике так же, как и по всей стране: была борьба с контрреволюцией, религией, оппозицией, кулачеством. Так же, как в других национальных республиках, велась критика «великорусского шовинизма» и проводилась в жизнь «ленинско-сталинская национальная политика». Несколько лет спустя эта политика называлась уже не иначе как «финниза-ция» Карелии и жестоко преследовалась (как, впрочем, и «карелизация»). Люди, проводившие ее в жизнь и искренне верившие, что строят светлое коммунистическое завтра для всех народов мира, в большинстве своем были уничтожены. До сих пор не только судьбы, но и имена многих из них не известны даже историкам. Обращаясь к так называемому «делу Гюллинга-Ровио», мы вскрываем лишь небольшой пласт трагической истории тех лет.

Формально «дело Гюллинга-Ровио» можно считать зловещим изобретением Карла Тенисона, главы Карельского НКВД в 1936—1938 годах. Судя по его отчетам 1937 года наркому Н. Ежову1,

Здесь и далее см. примечания в конце статьи.

«контрреволюционная организация финских буржуазных националистов», возглавляемая Э. Гюл-лингом и Г. Ровно, возникла в Карелии в 1920 году. Организация эта ставила своей целью отторжение Карелии от СССР и присоединение ее к буржуазной Финляндии. Она имела разветвленную сеть повстанческих, диверсионно-вредительских и шпионских групп по всей республике и охватывала все сферы народного хозяйства.

Понятно, что, собирая материалы для следствия, Тенисон лишь выполнял установки центрального руководства, с которыми он прибыл в Карелию в апреле 1936-го. К середине лета 1937 года, когда новый нарком «нащупал все основные нити разветвленного контрреволюционного заговора», а в Москве были арестованы бывшие руководители республики, определилось, видимо, и название «дела». Если повнимательнее вчитаться в бумаги Тенисона, становится очевидным: о какой бы группе обвиняемых ни шла речь (правые, карельские националисты, повстанцы-пожарники, шпионы, вредители-диверсанты), всегда фоном, на заднем плане стоят националисты-финны с их глобальными идеями перекройки границ.

«Дело Гюллинга-Ровио» — собирательное название, полностью вычленить его из тысячи других подобных дел невозможно, тем более невозможно определить круг участников «контрреволюционной националистической организации». Со времени первых арестов круг этот постоянно расширялся. Следствие велось жестоко и целенаправленно: почти каждый арестованный в конце концов под пытками называл новые имена, и список рос в геометрической прогрессии. Вместе с тем многие из арестованных по этим спискам людей не имели в обвинительном заключении пункта 11 статьи

58 Уголовного Кодекса РСФСР — участие в контрреволюционной организации, а шли под расстрел за шпионаж, вредительство, контрреволюционную пропаганду. Да и в следственных документах не было такой стройности, как в отчетах. «Организация Гюллинга-Ровио» именуется в разных делах по-разному: «шпионско-повстанческая», «националистическая», «буржуазно-националистическая» и так далее.

На наш взгляд, «дело Гюллинга-Ровио» было лишь стержнем, на который наматывался клубок репрессий конца тридцатых годов в Карелии. Под флагом борьбы с «финским буржуазным национализмом» были уничтожены тысячи ни в чем неповинных людей самых разных национальностей. Непосредственно же по этому «делу» проходили наиболее видные партийные, советские, хозяйственные работники республики из числа финнов и карел. О некоторых из этих людей нам и хотелось бы рассказать. Их судьбы предопределяли судьбы тысяч других.

КАРЕЛЬСКАЯ СПЕЦИФИКА

Борьба с «буржуазным национализмом» велась по всей стране по единой схеме и являлась неотъемлемой частью общего механизма тотального террора. И все же, в каждой национальной республике органы безопасности, осуществляя установки центра, учитывали местные условия и, так сказать, свою специфику. Карельская специфика обусловливалась близостью Финляндии. _

В 1920 году, когда была образована Карельская Трудовая Коммуна, финнов на ее территории проживало немного — около тысячи человек (0,6 процента населения)2. Однако сразу по окончании

гражданской войны численность их начинает быстро расти. Первыми в Карелию прибывают красные финны — участники рабочей революции в Финляндии, вынужденные покинуть родину, спасаясь от белого террора. Как правило, это были видные деятели Социал-демократической и Коммунистической партии Финляндии, направленные в республику из Петрограда для оказания помощи в создании КТК и установлении советской власти в национальных районах. Многие финские красногвардейцы приняли активное участие в гражданской войне в Карелии.

Первым председателем Карельского ревкома и облисполкома в 1920 году стал Эдвард Гюл-линг, доктор философии, бывший депутат финляндского сейма, член революционного правительства во время рабочей революции. Тогда же начали свою работу в Карелии Яков Мяки, Иоганн (Эмиль) Ярвисало, Вернер Форстен, Артур Усениус и многие другие. В 1922 году И. Ярвисало возглавил партийную организацию республики.

В начале тридцатых годов поток финских иммигрантов резко возрос, что было обусловлено целым рядом причин. Во-первых, с 1930-го значительно увеличилось число так называемых фин-перебежчиков, открыто переходивших границу Советской Карелии целыми семьями. К этому их принуждала осложнившаяся экономическая и политическая обстановка в Финляндии; многие покидали родину под грубым нажимом фашистов-лапуасцев. Немаловажную роль в увеличении эмиграции сыграла и политика, проводимая руководством республики по привлечению квалифицированных рабочих кадров. Значительную часть промпереселенцев составляли финны из США и Канады, где специальные уполномоченные КАССР

и местные коммунисты вели широкую вербовку. Североамериканские финны ехали в Союз не только в поисках работы и лучшей доли, но и из идейных соображений; они везли с собой технику и оборудование, приобретенные на личные сбережения. Одним из активных пропагандистов и организаторов переселенческого движения был Матти Тенхунен, член Коммунистической партии США, переселившийся из Финляндии в США еще в 1905 году. В 1931-м Тенхунен сам переехал в Карелию и возглавил иностранный отдел переселенческого управления при Совнаркоме.

К 1933 году в Карелии проживало уже свыше 12 тысяч финнов3. Большинство иммигрантов (77 процентов всех переселенцев финской национальности) прибыло в республику из соседней Финляндии4. Жили финны во всех 18 районах и, составляя лишь 3,2 процента населения, играли видную роль в культурной и хозяйственной жизни Карелии. Гюллинг в 1923 году стал председателем Совнаркома КАССР. Первым секретарем обкома ВКП(б), после смерти Ярвисало в 1929 году, был избран Густав Ровно.

Понятно, что подобная политика привлечения финнов в Карелию не была случайной и тем более не являлась исключительно прихотью финского руководства республики. Верой в мировую революцию и победу коммунизма на всей Земле большевики заразили многих. Финская компартия, запрещенная у себя в стране, вербовала из политэмигрантов, осевших в Карелии, людей для подпольной работы. Москва же, санкционируя и поощряя до поры до времени переселенческую политику, как показал последующий ход истории, имела свои далеко идущие планы.

Собственные планы решения «карельского во

проса» были и у Финляндии, которая никак не могла примириться с восточными границами, установленными Тартуским миром. Многочисленные организации типа Карельского академического общества и Союза карельских беженцев вели широкую разведывательную и агитационную работу среди жителей Советской Карелии. В 1919 году Б Финляндии для борьбы с подпольной работой КПФ была создана специальная сыскная полиция, деятельность которой не ограничивалась собственно финской территорией. Сбор сведений о коммунистах финская охранка вела в тесном сотрудничестве с разведками США и Германии. С 1923 по 1938 год возглавлял сыскную полицию Эско Риек-ки. Под его руководством находилось 250 служащих и большое количество добровольных агентов, в том числе и среди членов КПФ5. Риекки располагал подробными сведениями о финнах, учившихся в комвузах и военных школах Москвы и Ленинграда, были его шпионы среди возвращавшихся на родину карельских беженцев и среди финперебежчиков. По мнению финляндского журналиста Юкки Рислакки, занимавшегося этим вопросом, репрессии тридцатых годов против финнов Карелии в значительной степени были обусловлены тем, что среди финперебежчиков было много агентов, завербованных охранкой6.

Конечно, шпионы были. Разведывательной деятельностью по заданию НКВД занимались и финские коммунисты-подпольщики. Только в 1933 году охранка задержала около трех тысяч человек, из которых 516 были судами признаны виновными в государственной измене7.

И все же, как ни масштабна была деятельность разведывательных органов обеих стран, борьба со шпионажем являлась лишь удобным предлогом для

массовых политических репрессий. В Финляндии за 1920—1942 годы были осуждены за государственную измену и измену родине 4412 человек8. В Карелии только во второй половине 30-х годов, по самым предварительным подсчетам, репрессировано 3—3,5 тысячи финнов. Свыше 70 процентов из них обвинялись в шпионаже в пользу Финляндии.

ПАРТИЯ И ГОСУДАРСТВЕННАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ

Нарком Тенисон проявил себя человеком, вполне достойным доверия своих патронов — Ежова и Сталина. Но начиналось все, конечно, не в 1937 году.

С момента образования КТК высшее партийное руководство пристально следило за политической ситуацией в Карелии. Поводов для беспокойства было достаточно. Кроме традиционной борьбы с контрреволюцией, кулачеством, оппозицией приходилось внимательно наблюдать за настроениями в пограничных районах, население которых издавна было связано тесными хозяйственными и родственными узами с соседями-финнами. Объектами не/сыпной заботы органов ОГПУ становятся бывшие карельские беженцы, финперебежчики, североамериканские иммигранты.

Не было, очевидно, полного доверия у Москвы и к красным финнам. Предоставляя им возможность занимать высокие советские и хозяйственные посты, ЦК ВКП(б) жестко контролировал высшие партийные должности. С 1928 года Карельской парторганизацией руководил Ленинградский обком партии. Ни один из видных деятелей СДПФ и КПФ после И. Ярвисало не занимал посты секретарей Карельского обкома. Густав Ровно, возглавивший обком в 1929 году, был уроженцем Петербурга,

в КПФ не состоял. Одновременно с ним вторым секретарем стал белорус Адам Аполоник.

Во второй половине двадцатых — начале тридцатых годов бюро Карельского обкома регулярно заслушивало отчеты руководителей органов безопасности о политической обстановке в республике. К началу тридцатых годов все чаще в таких сообщениях наряду с карельскими националистами, вредителями и оппозиционерами появляются шпионы и разоблаченные агенты вражеской разведки из числа местных жителей.

Первые упоминания о «контрреволюционных повстанческих националистических организациях» относятся к 1932—1933 годам, когда, как говорилось в тезисах для докладчиков, выпущенных Карельским обкомом ВКП(б), «органами диктатуры пролетариата был вскрыт и ликвидирован целый ряд контрреволюционных белогвардейских организаций». Организации эти «выражали чаяния интервенционистских элементов Финляндии, смыкавшихся с кулачеством и другими антисоветскими элементами внутри Карелии». Борьба с местным карело-финским национализмом, как указывалось в тезисах, велась недостаточно энергично, «благодаря чему разрослась до государственной опасности»9.

В 1933 году в трех отделениях Белбалтлага органами ОГПУ были раскрыты несколько «контрреволюционных повстанческих организаций заключенных», планировавших «отторжение территории АКССР к Финляндии вместе с Беломорско-Балтийским водным путем»10. Так в документах органов безопасности впервые формулируются основные положения к будущим делам о «финских националистах».

По республике прокатилась волна арестов,

жертвами которых стали, в частности, и красные финны: начальник АХЧ Карельской егерской бригады Юхо Линнола, работники Ухтинского и Тун-гудского промкомбинатов Ирье Мякелин, Юхо Хил-тунен, Лаури Виртанен. Все они в годы гражданской войны были участниками знаменитого похода отряда Тойво Антикайнена на Кимасозеро. Лаури Виртанен, награжденный за этот поход орденом Красного Знамени, по решению коллегии ОГПУ 22 сентября 1933 года «за шпионаж» был расстрелян11.

В марте 1934 года на бюро обкома партии обсуждался доклад начальника ОГПУ Карелии Зеленюка о ликвидации очередной группы вражеской агентуры12. В докладе отмечалось, что завербованные финской разведкой из местного карельского населения агенты с 1933 года начинают объединяться в группы по 5—7 человек. Главной задачей этих ячеек является вредительская деятельность и агитация населения «за Великую Финляндию». В случае войны они должны в тылу Красной Армии заниматься подрывными действиями и сбором шпионских сведений. Вербуют агентов и руководят работой ячеек приходящие финразведчики, ни одного из которых, правда, в этой операции захватить не удалось. Зато были арестованы 49 агентов из местного населения пограничных сельсоветов Петровского и Олонецкого районов. Следствие проведено в рекордно короткий срок — 5 дней, 90 процентов обвиняемых сознались в своей «контрреволюционной деятельности». Отвечая на вопросы членов бюро, что конкретно делали арестованные, Зеленюк привел два примера: изнуряли лошадей — не давали им овса; а в одном сельсовете весь состав Совета ушел на масленицу и несколько дней пьянствовал, приехавшему инструк

тору райкома председатель прямо заявил: надо же людям когда-то отдыхать. Говоря о причинах, облегчающих деятельность финразведки, Зеленюк отметил, что в селах пограничных районов нет самого необходимого — соли, спичек, керосина, люди из дома в дом носят огонь.

Весьма наглядно взаимоотношения партийной и советской власти в то время иллюстрирует выступление на бюро председателя КарЦИКа Василия Аверкиева. Он жаловался, что узнает о подобных акциях ОГПУ время от времени, из официальных докладов. Это ставит его в сложное положение, когда, в отсутствие Ровно, к нему обращаются из районов за разъяснениями, а он не в курсе дела. Звучали на бюро и сомнения в целесообразности такого количества арестов, которые в выступлениях деликатно именовались «изъятиями». В конце концов сошлись на мнении, что следует значительно улучшить снабжение пограничных районов необходимыми товарами и объяснять населению причины «изъятий» во избежание ненужных слухов и спекуляций. Возникла даже идея показательного процесса, о чем было решено испрашивать санкции у Кирова и Медведя.

До показательных процессов дело не дошло. Летом 1934 года ОГПУ было ликвидировано. Новый начальник НКВД по Карелии Шершевский продолжал работу предшественников с еще большим рвением. По заявлению секретаря Калевальского райкома партии Николая Гаппоева, на бюро обкома в феврале 1936 года «за последние два года только по Калевальскому району было осуждено 70 шпионов из местного населения». Впоследствии Гаппоев сам был назван «главным организатором шпионской сети в районе и агентом финской разведки с 1919 года». По «делу группы Гаппоева» в 1937—

1938 годах уничтожено несколько десятков человек.

НАЧАЛО

1935 год начинался как обычно. 5 января открылся X Всекарельский съезд Советов. Председателем КарЦИКа был избран Николай Архипов, секретарем — Иоганн Хейкконен. Председателем Совнаркома вновь стал Э. Гюллинг13. Но 1 декабря 1934 года уже было позади. Убийство Кирова и приход к власти Андрея Жданова не могли не отразиться на Карелии, тесно связанной с Ленинградом. По всей стране закручивалась пружина террора. В республике перемены начались летом.

19—21 августа 1935 года состоялся IV Пленум Карельского обкома партии14. Представитель Ленинградского обкома Михаил Чудов объявил собравшимся о решении ЦК отозвать секретарей обкома Ровно и Аполоника в Москву.

В исторической литературе об этом пленуме, как правило, не упоминается. Возможно, потому, что прения по сообщению Чудова носили вполне мерный характер. Никаких политических обвинений в адрес бывших секретарей выдвинуто не было. Ни слова не было сказано и о «буржуазном национализме». Члены пленума говорили о некоторых ошибках, допущенных партийным руководством, в частности, по вопросу о финском языке, о формировании национальных кадров, о приеме в партию. При этом ни привлечение в республику иностранных специалистов, ни признание финского языка вторым государственным не ставились под сомнение. «Надо заставить людей учить финский язык»,— заявил в ходе обсуждения Чудов. Гюллинг высказался более откровенно: подготовка двуязычных кадров, знающих русский и финский, весьма при

годится «после революции в Финляндии»15. Главным образом речь на пленуме шла о разногласиях между Ровно и Аполоником, что мешало работе в целом, и участники пленума, включая секретарей, единодушно согласились с решением ЦК о переводе обоих в Москву. Секретарем Карельского обкома ВКП(б) стал привезенный Чудовым из Ленинграда латыш Петр Ирклис.

Несмотря на мирный характер IV пленума, обстановка накалялась. 30 августа 1935 года покончил жизнь самоубийством референт Аполоника Константинов. Он вернулся домой с собеседования в горкоме партии по поводу его службы в Карельском батальоне в годы гражданской войны и перерезал себе горло бритвой. «Я считаю, что со мной поступили нечутко»,— написал он в предсмертной записке. Тогда же, в 1935-м, после исключения из партии, покончил с собой один из основателей КПФ, журналист, историк Лаури Летонмяки.

С открытием 29 сентября V пленума Карельского обкома стало ясно, что «охота на ведьм» началась. Газета «Красная Карелия», давая подробно материалы пленума, в передовых статьях обрушилась на «классовых врагов», обосновавшихся в Карелии — «кулаков, диверсантов, белогвардейцев, шпионов, националистов, поддерживаемых руководителями зарубежной контрреволюции». 14 октября в «Красной Карелии» появилась передовая «До конца разоблачить националистов», в которой были подвергнуты жесточайшей критике издательство «Кирья» и типография им. Анохина. Уже 20 октября газета сообщала, что «буржуазные националисты Клемола, Келлосалми и Тёрмяля исключены из партии по решению парторганизации треста «Кирья». В этом же номере читателей информировали о разгроме партийной ячейки оло

нецкой коммуны «Сяде». Постоянным рефреном становятся нападки на Наркомпрос.

29 октября 1935 года «за антипартийную националистическую деятельность» были сняты с работы председатель радиокомитета Отто Вильми и ректор Высшей коммунистической сельскохозяйственной школы Вяйне Кангас. 31 октября Эдвард Гюллинг был освобожден от должности председателя СНК. Состоявшаяся в конце октября— начале ноября III сессия ЦИК КАССР освободила его от обязанностей «в связи с отзывом из Карелии». Председателем Совнаркома назначался присланный из Ленинграда тверской карел Павел Бушуев. Сессия вывела Ровно, Гюллинга и Аполо-ника из состава членов президиума и членов ЦИК КАССР. «За потерю революционной бдительности, национализм, антисоветскую практику» из состава членов президиума и членов ЦИК была исключена Ида Терхо, парторганизатор совхоза № 216.

За санкциями партийного или административного порядка уже нередко следовали аресты. Расформирование Карельской отдельной егерской бригады в 1935 году сопровождалось целой серией репрессивных актов. Только в Олонце, где стоял II батальон КЕБ, был арестован почти весь офицерский состав: Аксель Хильден (комбат), Ялмари Седерлунд (помком), Михаил Вуори (Аарне Мартелиус, начальник батальонной школы), Ойни Корпимаа (Юсси Корхонен, комвзвода), Эйнари Ниеми, Тауно Ранта и др.

16 ноября 1935 года Ирклис направил секретарям ЦК Андрееву и ОРПО ЦК Маленкову докладную записку, в которой отчитывался о «разгроме буржуазных националистов» в Карелии. В записке значились имена Гюллинга, Ровно, Хильдена, Ранта, Алавирта, Мяки, Кранка, Матеро, Ярвимяки, Тёр

мяля, Раутио, Кангаса, Вильми, Холопайнена, Вирта-нена, Кокко И АЙНО Форстен1'. Большинство этих людей были уволены или переведены на другую работу, некоторых исключили из партии. Вяйне Кангас и Хейно Раутио, заведующий издательством «Кирья», были арестованы. Кангаса освободили в ноябре 1936 года, в связи с прекращением дела и отменой приговора. Но в 1937-м им обоим суждено было стать «участниками контрреволюционной националистической организации Гюллинга — Ровно» и погибнуть.

КПФ И КАРЕЛИЯ

1936 год прошел в Карелии под знаком обмена партийных документов, борьбы со шпионами, кулаками, вредителями и националистами. Впрочем, августовский процесс над Зиновьевым, Каменевым и другими несколько отвлек руководство республики от борьбы с «буржуазным национализмом»: все усилия были направлены на разоблачение участников «троцкистско-зиновьевского центра». Тем не менее, бывшие руководящие работники из числа карел и финнов постепенно исчезают из поля зрения при полном отсутствии каких-либо комментариев со стороны прессы. Осенью 1936-го были сняты с работы нарком просвещения Иван Вихко, председатель областного комитета МОПРа Иохан Лумивуокко, секретарь КарЦИКа Федор Поттоев и многие другие. 27 августа покончил с собой исключенный из партии бывший председатель КарЦИКа, нарком здравоохранения Василий Аверкиев. К 1 января 1937 года численность карел и финнов в областной парторганизации сократилась по сравнению с 1933-м более чем в два раза18.

Аресты 1935—1936 годов были использованы НКВД для окончательного оформления «дела о финских буржуазных националистах». Одной из его отправных точек можно считать процессы над А. Усениусом и О. Вильми.

Артур Усениус был человеком талантливым, знал семь европейских языков, имел огромный опыт политической и государственной работы. Швед по национальности, он много сил в дореволюционные годы отдал профсоюзной работе среди шведского населения Финляндии. В 1915—1916 годах Усениус, по заданию СДПФ, был прикреплен к группе Шляпникова для оказания помощи по доставке нелегальной литературы в Россию. Его квартира служила явкой для русских политэмигрантов, в 1917 году в течение нескольких дней у него жил Ленин. В самом начале рабочей революции Усениус был командирован в Стокгольм в качестве официального представителя революционного правительства. Затем пришлось заняться устройством бежавших из Финляндии товарищей, по заданию КПФ и Коминтерна вести подпольную работу в скандинавских странах.

В 1920 году Артур Усениус приезжает в Советскую Россию и после непродолжительной работы в Коминтерне его командируют в Карелию. В республике Усениус трудился на многих должностях — обычная судьба номенклатурного работника. Был уполномоченным КарЦИКа по погран-полосе, воевал в гражданскую, избирался членом правления Карельского сельскохозяйственного банка. В тридцатые годы работал заместителем наркомов земледелия и местной промышленности, сам возглавлял наркомат легкой промышленности. Он был арестован в октябре 1935 года как шпион, агент шведской разведки.

В ноябре 1935 года арестовали Отто Вильми. В СДПФ это был известный человек, редактор таких крупных рабочих газет Финляндии, как «Тюемиес» и «Этеенпяйн». После поражения финляндской революции Вильми вместе с другими перебрался в Петроград, был делегатом учредительного съезда КПФ в Москве. В 1919—1925 годах, по заданию партии, он вел активную подпольную работу, затем возглавлял финскую секцию Ленинградского комвуза. В Карелию Вильми приехал в 1927-м и работал директором типографии им. Анохина, заведующим совпартшколой, редактором «Пунайнен Карьяла», председателем радиокомитета. По свидетельству бывшего секретаря ЦК КПФ Арво Туоминена, именно Вильми руководил в Карелии так называемыми опорными группами Финской компартии.

Об истории создания и деятельности этих групп известно мало. Судя по воспоминаниям Туоминена, идея их создания возникла в 1931 году и принадлежала О. Куусинену, работавшему тогда в Москве секретарем ИККИ. Главным назначением опорных групп было оказание всяческого содействия КПФ и подготовка подпольщиков из числа финских политэмигрантов. Идея получила одобрение Моло-това и Сталина, по делу было принято письменное решение19. Член ЦК КПФ Отто Вильми получил задание начать в сотрудничестве с Карельским обкомом формирование опорных групп в республике. В советских партийных документах они именовались «группами содействия». Как пишет Туоминен, образования эти действовали весьма энергично, получая о своей работе хорошие отзывы и от Карельского правительства, и от советского руко-

водства .

Работа опорных групп касалась, скорее всего,

4 Зак. 3317 49

только политэмигрантов, членов КПФ и ВКП(б), об их деятельности многие рядовые партийцы практически ничего не знали. Группы не вмешивались в жизнь партийной организации республики — у них были свои задачи. Тем не менее именно существование опорных групп КПФ в Карелии явилось главным предлогом для начала похода против Компартии Финляндии и карельских коммунистов.

В конце 1935 года секретарям ЦК ВКП(6) Сталину, Кагановичу и Ежову был отправлен из Ленинграда документ, подписанный «секретарь Ленинградского обкома»2'. Судя по тексту, докладная принадлежала перу М. Чудова. Вот что в ней говорилось: «Специальной комиссией ЦК и Ленобкома была вскрыта большая запущенность в партийной, хозяйственной и культурной работе Карелии и засоренность кадров...

Все факты запущенности в работе ярко выявлены на пленуме Карельского обкома при проведении в жизнь решения ЦК об отзыве тт. Ровио и Аполоника и выборе первым секретарем т. Ирклиса. После пленума Каробкома на бюро Ленобкома было заслушано сообщение мое и т. Ирклиса о состоянии партийной и хозяйственной работы в Карелии, на котором со стороны т. Жданова были даны ряд указаний по наиболее принципиально важным участкам работы, особенно: 1) подпольная работа группы содействия Финской компартии; 2) состояние и система работы переселенческого комитета в Карелии; 3) система и методы нелегальной работы Финской компартии и проч.

Проведенная со стороны НКВД по нашему поручению разработка этих вопросов подтвердила эти безобразнейшие факты (материалы прилагаются).

Вопросы, затронутые в прилагаемых материалах, по моему мнению, имеют большое принципиальное значение, т. к. они вскрывают засоренность кадров в Карелии и обнаруживают совершенно недопустимые методы нелегальной работы со стороны финской секции Коминтерна. Эти же материалы дают основание полагать, что дальнейшая разработка всех подобных вопросов может затронуть некоторую часть актива, в связи со шпионской работой в Карелии...» Приложений нам обнаружить не удалось, но не трудно догадаться, что должно было за этим последовать.

В 1936 году Вильми были предъявлены обвинения в том, что он, по поручению Гюллинга и Ровно, создавал по всей Карелии опорную сеть для «раздувания финского национализма». Находясь в Союзе с 1918 года, русский язык он знал слабо. Когда Вильми привели на суд и зачитали обвинения, он мало что понял, кроме одного: происходит что-то страшное. Вильми потребовал переводчика, ему отказали, после чего три сотрудника НКВД подтвердили — все вышеизложенное записано со слов обвиняемого.

Решение по делу Отто Вильми выносил еще настоящий суд, и получил он тогда всего 7 лет лишения свободы22. Но главное было достигнуто: его «признания», подтвержденные судом, компрометировали все бывшее карельское руководство и служили основанием для ареста практически любого финна по обвинению в принадлежности к тайным незаконным националистическим группам, руководимым из Финляндии.

В то же самое время в Ленинграде состоялся открытый судебный процесс над Усениусом. На процесс пригласили деятелей Финской компартии и журналистов. По свидетельству Туоми

нена, в присутствии двух десятков зрителей был зачитан обвинительный акт, полностью совпадающий с обвинениями в адрес Вильми. Усениус, который хорошо знал русский язык, спокойно выслушал прокурора и заявил, что все сказанное — откровенная ложь и бездарная выдумка НКВД. На этом судебное заседание закрылось, зрителей выдворили из зала. Усениус был приговорен к 8 годам лишения свободы \ Несколько месяцев спустя, 31 октября 1937 года, военный трибунал Ленинградского военного округа вынес Усениусу смертный приговор.

РУКОВОДИТЕЛИ

Из лагеря Вильми написал письмо Куусинену, в котором рассказал обо всем, что с ним произошло. Туоминен ознакомил с содержанием письма Гюллинга, жившего тогда в Москве в чердачной комнате обветшалого отеля и работавшего научным сотрудником Института мирового хозяйства и мировой политики. Гюллинг пришел в ужас, увидев в истории с Вильми смертный приговор себе и своим товарищам. Но это был смелый человек — он решил идти к Молотову, напомнить ему историю создания опорных групп и рассказать о разгромных планах НКВД. Аудиенции удалось добиться с большим трудом. Молотов при упоминании о событиях 1931 года пришел в большое раздражение, сказав, что ничего не помнит. Тогда Гюллинг заметил, что в Карельском партархиве хранятся самим Молотовым и Сталиным подписанные документы, разрешающие обкому и ЦК КПФ создавать среди финнов опорные группы, из которых НКВД теперь делает тайные и фашистские. Молотов окончательно вышел из себя и заявил, что этих документов

никто никогда не сможет найти: «Ни я, ни товарищ Сталин не могли такого одобрить и теперь у меня нет больше времени обсуждать этот вопрос». Туоминен, которому Гюллинг рассказал о своем визите, пишет, что он вернулся от Моло-това потрясенным предательством и совершенно сломленным24. Теперь каждый ждал своего часа.

8 июля 1937 года в Москве без санкции прокурора был арестован Густав Ровно25 . 22 июля его исключили из партии. Ровно предъявили обвинения в том, что, являясь секретарем Карельского обкома, он, совместно с другими лицами, в 1928 году создал в Карелии «антисоветскую, националистическую, диверсионно-террористическую организацию, ставившую своей целью свержение советской власти, отторжение Карелии от СССР и присоединение ее к Финляндии». С этой целью им был создан ряд вредительских групп, проводивших диверсионную работу во всех отраслях народного хозяйства. С 1930 года он являлся также «агентом финской разведки».

Почему датой создания организации избран 1928 год—трудно сказать. Ровно тогда еще не был секретарем обкома. Впрочем, органы НКВД, измышляя чудовищные фальсификации, не слишком утруждали себя в том, чтобы придать им хоть какую-то видимость достоверности. В следственных делах обвиняемых по «делу Гюллинга—Ровно» их «вступление» в организацию датируется весьма разнообразно: 1927, 1925, 1923 годы. В бумагах Тенисона появилась новая дата— 1920-й.

В деле Ровио имеется лишь один протокол допроса от 13 марта 1938 года, из которого видно, что он признал себя виновным в указанных преступлениях. Трудно сказать, был ли этот допрос действительно единственным, очевидно

одно — долгое время следствию не удавалось добиться от него признательных показаний. Сломлен Ровно был не окончательно. 21 апреля в судебном заседании он от своих показаний отказался и ни в чем себя виновным не признал. Но это уже не имело никакого значения. В тот же день Военная коллегия Верховного суда СССР признала его виновным и приговорила к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор был приведен в исполнение незамедлительно.

В конце июля 1937 года в Москве был арестован Эдвард Гюллинг. Из партии его исключили месяц спустя. Следствие по его делу велось почти год.

Как проходили в то время допросы обвиняемых, нет нужды говорить. В реабилитационных определениях постоянным рефреном стали слова «следствие проводилось с грубейшими нарушениями законности, и обвинение было сфальсифицировано». Подобные формулировки стыдливо прикрывают те ужасы, которые творились в застенках НКВД, и тех людей, которые вершили преступления. Многие арестованные были сломлены не физическими пытками, а предательством товарищей. Это тоже учитывалось при допросах. К делам некоторых обвиняемых приобщены выписки из показаний Гюллинга от 26 октября 1937 года, где он называл многих «участников организации». Но, как впоследствии было выяснено реабилитирующими органами, в деле самого Гюллинга таких показаний нет! Октябрьские «признания», видимо, понадобились следствию для того, чтобы отправить на расстрел многих «членов организации» задолго до осуждения самих руководителей.

56-летний Гюллинг, судя по всему, был в конце концов действительно сломлен и начал давать по-

казания. 14 июня 1938 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его (по ст. 58 — 1 а, 2, 7, 8, 11) к высшей мере наказания.

В литературе до сих пор смерть Гюллинга датируется 1944 годом. Существуют и «воспоминания» людей, встречавших его в лагерях. Подобные легенды ходили о многих. Вполне вероятно, что рождались они в недрах самого НКВД с целью прикрыть истинные масштабы творимых преступлений. Следует учитывать и то, что Гюллинг был членом ЦК КПФ и долгие годы истинная дата его гибели скрывалась по политическим соображениям. Но тайное всегда становится явным. Эдвард Гюллинг был расстрелян в Москве в день вынесения ему смертного приговора— 14 июня 1938 года.

АРЕСТЫ И РАСПРАВЫ

Московские события послужили сигналом для карельского НКВД. Уже в июле 1937 года по обвинению в причастности к «организации Гюллинга — Ровно» в Петрозаводске и Кондопоге были арестованы десятки людей. Одновременно начинаются аресты «правых» — тех, кто прибыл в республику после 1935 года из Ленинграда и теперь обвинялся в причастности к так называемому «право-троцкистскому блоку» (Ирклис, Бушуев и др.). В августе широкая волна репрессий охватила уже всю республику и сопровождалась шумной разоблачительной кампанией в прессе.

Аресты по «делу Гюллинга — Ровно» продолжались вплоть до мая 1938-го. В обком поступали районные списки снятых с работы «контрреволюционных буржуазных националистов». Людей разыскивали не только в самых отдаленных уголках республики, но и за ее пределами. В Воронеже

был арестован бывший нарком просвещения Карелии Иван Вихко, в Ленинградской области — бывший секретарь обкома Иван Петров. После ареста в Москве командира Карельской егерской бригады Эолфа Матсона по всей стране начинается поиск остававшихся еще на свободе бывших бойцов бригады: в Ленинграде схвачены Эрнест Бекк, Франц Гренлунд, Калле Койву; в Уфе — Ганс Киуру; в Кировской области — Эркки Кярня.

Параллельно с арестами шла расправа.

С 1934 года политические дела находились в ведении Военной коллегии Верховного суда СССР. Тогда же был создан и административный внесудебный орган — Особое совещание при НКВД СССР. На его рассмотрение выносились обычно дела, по которым не было собрано доказательств, достаточных для предания обвиняемых суду. В состав ОСО входили высшие чины НКВД, представители управления милиции и прокуратуры. Дела рассматривались заочно, что полностью лишало обвиняемых права на защиту; приговор сообщали арестованному иногда уже в лагере. Вначале приговоры ОСО не должны были превышать пятилетнего срока, однако вскоре это ограничение было забыто и наиболее распространенными сроками заключения по решению совещания становятся 8 и даже 10 лет. Параллельно с ОСО с августа 1937 года по всей стране действуют так называемые тройки. Функции этого внесудебного органа напоминали действия чрезвычайных трибуналов военного времени. Правда, в отличие от ОСО, они имели полномочия выносить смертные приговоры26. Такие же полномочия имелись у двоек, наиболее активно действовавших в Карелии в конце 1937 — начале 1938 годов,— внесудебных органов, именовавшихся в официальных документах «комиссией

НКВД и прокурора СССР». Участие партийного секретаря в комиссии не требовалось. Присутствие обвиняемых при вынесении приговоров тройками или двойками тоже, похоже, не являлось обязательным условием. В наиболее горячие дни вполне хватало подписи наркома внутренних дел под решением о расстреле. Прокурор и партийный секретарь подписывали документы позже, иногда уже после приведения приговора в исполнение.

Именно тройками и двойками было вынесено абсолютное большинство приговоров по «делу Гюллинга — Ровно». Чести быть осужденными Военной коллегией удостоились лишь руководители.

20 ноября 1937 года тройка за участие «в националистической шпионско-повстанческой организации» осудила одну из первых больших групп обвиняемых.

Вяйне Турунен, Антон Уотинен и Армас Раасу были участниками рабочей революции в Финляндии, сражались на фронтах гражданской войны в рядах Красной Армии. В Карелию они приехали во второй половине двадцатых годов. Турунен несколько лет работал в милиции, затем возглавлял Осоавиахим республики, был директором «Кар-пушнины». Уотинен избирался первым секретарем Кондопожского райкома партии и председателем райисполкома, возглавлял правление «Каржил-союза». Раасу работал в Ухте, Петрозаводске, был председателем Кестеньгского и Ругозерского РИКов.

Тридцатичетырехлетний Ансель Мякинен после приезда в СССР связал свою жизнь с Кондопогой, был заместителем директора Кондопожского кирпичного завода. Эмиль Виртанен до 1930 года жил в Финляндии, являлся секретарем и редактором многих рабочих газет в Куопио, Хельсинки и Вы

борге. Трижды за политическую деятельность его приговаривали к тюремному заключению. Когда возникла угроза четвертого ареста, пришлось покинуть родину. В Петрозаводске он работал секретарем редакции газеты «Пунайнен Карьяла». В 1932 году вышел сборник стихов Э. Виртанена «За что мы боремся».

Кроме обвиняемых-финнов, в тот день осудили и вепса Степана Макарьева. Это был известный в республике ученый, этнограф и историк, специалист по финно-угорским народам. Семь лет Ма-карьев сражался на фронтах первой мировой и гражданской войн, пройдя путь от рядового царской армии до красного командира. Затем окончил географический факультет Ленинградского университета, некоторое время работал секретарем этнографического отделения геофака и личным секретарем профессора В. Г. Богораза-Тана. В 1928 году Макарьев вернулся в Карелию, возглавлял государственный музей, работал заместителем директора Карельского научно-исследовательского института. В 1935-м его исключили из партии и сняли с работы «за засорение КНИИ заведомо чуждыми элементами, отсутствие классовой бдительности и советского патриотизма, ведение без разрешения партийных и советских органов переговоров о печати своих работ в Финляндии». Контакты с финляндскими учеными, очевидно, и позволили органам НКВД причислить Макарьева к организации «финских буржуазных националистов».

Все эти люди 20 ноября 1937 года были приговорены тройкой к высшей мере наказания и расстреляны.

С декабря 1937-го дела все чаще передаются на рассмотрение двоек. 20 декабря комиссия НКВД и прокурора СССР решала судьбу М. Тенхунена,

К. Венто, Т. Саари и К. Койву. Тойво Саари, уполномоченный Карлита в Кондопоге, Калле Койву, бывший политработник Карельской егерской бригады, участник похода Антикайнена, и Матти Тенхунен за принадлежность к «контрреволюционной организации, шпионско-диверсионную деятельность и контрреволюционную пропаганду» были приговорены к расстрелу. Несколько иным оказалось решение по делу редактора газеты «Пунай-нен Карьяла» Калле Венто—он получил 10 лет лишения свободы с отбытием наказания в исправительно-трудовой колонии. Это единственный известный нам случай столь «мягкого» приговора, вынесенного двойкой.

В январе 1938 года приговоры по «делу Гюллинга — Ровно» выносились практически каждый день.

2 января двойкой к расстрелу был приговорен самый, наверное, молодой «участник контрреволюционной националистической организации» двадцатисемилетний инструктор редакции газеты «Нуо-ри Карти» Туомас-Виктор Ахо. 4 января комиссия НКВД и прокурора СССР рассматривала дела еще одной большой группы обвиняемых.

Якову Мяки, стоявшему у истоков карельской автономии, много лет проработавшему на различных хозяйственных, партийных и советских постах, в 1938 году исполнилось бы 60 лет. Он был арестован еще до исключения из партии — 29 июля 1937 года в Петрозаводске. Обвинений, предъявленных Мяки, хватило бы на несколько человек: участник «шпионско-повстанческой националистической организации» с 1920 года, по заданию которой «расставлял шпионские кадры в советском, партийном, хозяйственном аппарате Ухтинского района и через них проводил националисти

ческие установки организации»; «руководитель националистической группировки в финском парт-коллективе г. Петрозаводска»; «агент финской и шведской разведок».

Уроженец Ленинграда, Эдуард Кальске был членом ВКП(б) с апреля 1917 года. Летом 1917-го скрывал у себя на квартире Ленина. С 1920 года Кальске в Карелии на ответственной партийной и советской работе. В июле 1937-го он был исключен из партии «за шпионско-вредительскую деятельность» и арестован в Кондопоге.

Отто Вильми, очевидно, привезли в Карелию из лагеря. В НКВД это называлось «переследствием», когда мягкие приговоры 1933—1936 годов переводились на язык 1937-го. Обвинения были те же, что и прежде: «являлся участником шпионско-повстанческой националистической организации с 1925 года, организовывал в учреждениях и на предприятиях Карелии шпионские националистические группы и на работу туда направлял националистически настроенных финнов и агентов вражеской разведки, распространял фашистскую литературу». Но в этот раз приговор был иным.

Ингерманландец Павел Хюппенен работал в Карелии с 1931 года: заведовал Домом партийного просвещения, возглавлял отделы культуры, пропаганды и школ обкома партии. Непосредственно из обкома, по мнению следствия, он и руководил контрреволюционной работой по заданию националистической организации, в которой состоял с 1931 года. Такая «хронологическая точность», когда учитывалась дата приезда арестованного в республику при определении времени его «вступления» в организацию, как уже отмечалось, не всегда была присуща следственным органам. Виль

3 Их называли КР Репрессии в Карелии 20-30-х годов

ми, например, в 1925 году работал еще в Ленинграде.

Вместе с финнами в тот день была осуждена и группа обвиняемых карел.

Николай Ющиев был участником I Всекарель-ского съезда Советов, где его избрали в состав облисполкома. До 1925 года он выполнял обязанности народного комиссара внутренних дел Карелии, секретаря КарЦИКа и секретаря обкома, затем работал в Кеми. С 1928 по 1934 годы был председателем ЦИК КАССР.

В 1935-м этот пост занял Николай Архипов, он тогда вернулся из Москвы, где представлял Карелию при ВЦИК РСФСР. А до этого было участие в февральской революции, первая мировая и гражданская войны, установление советской власти в Кемском уезде. В 1924—1929 годах Архипов возглавлял наркомат земледелия республики.

Федор Поттоев, так же как Гюллинг и Мяки, в 1920 году вошел в состав первого карельского правительства. Затем был председателем Петрозаводского уездного исполкома, Кандалакшского РИКа, секретарем КарЦИКа. С октября 1936-го возглавлял Кондопожский райисполком.

Редактор политвещания на карельском языке радиокомитета и редактор издательства «Кирья» Василий Воронин пятнадцатилетним подростком вступил в ряды Красной Армии, участвовал в боях против белофиннов и Юденича. После окончания Московского комвуза работал в Карельском обкоме, был секретарем Олонецкого райкома партии.

Всех этих людей арестовали летом-осенью 1937-го, всем им предъявили обвинение в принадлежности к «организации Гюллинга — Ровно». Приговор, вынесенный двойкой 4 января 1938 года, для всех был один — высшая мера наказания.

7 января комиссия НКВД и прокурора СССР приговорила к расстрелу еще нескольких участников «организации», в том числе автомеханика Оскара Корпи и преподавателя финского педтехникума Мартына Лайхинена. Очевидно, что в конце 1937— начале 1938-го методы допросов еще более ужесточились, с момента ареста до вынесения приговора проходило порой совсем немного времени. Людей даже не успевали исключить из партии. Корпи был арестован 14 декабря в Петрозаводске. 7 января приговорен к расстрелу. 22 января, когда приговор уже был приведен в исполнение, Петрозаводский горком исключил его из членов ВКП(б).

И все же в ряде случаев отказ от данных ранее показаний заставлял следственные органы передавать дела в Особое совещание, которому не требовалось порой даже формального доказательства вины.

10 января 1938 года ОСО разбирало дело Александра Матилайнена. Уроженец Ленинградской области, тридцатилетний Матилайнен работал в карельском комсомоле с 1925 года. В 1929-м был направлен партией в ГПУ республики, где служил уполномоченным особого отдела. Работу эту оставил в 1932-м, когда X областная комсомольская конференция избрала его секретарем обкома ВЛКСМ. Матилайнен был объявлен участником «организации Гюллинга— Ровио» с 1923 года. Заметим, что тогда ему было 16 лет и до приезда в Карелию оставался еще год. Признательные показания были выбиты у него уже в августе 1937-го. На единственном допросе 23 августа он признался, что, выполняя установки «контрреволюционного националистического центра» в лице Гюллинга, Ровио, Вильми и Матсона, «воспитывал молодежь в узко националистическом духе, прини

мал в ВЛКСМ и направлял в высшие учебные заведения финперебежчиков, состоявших на особом учете НКВД, проводил через Осоавиахим обучение военному делу националистически настроенной финской молодежи, разделял низовые комсомольские организации по национальному признаку». Затем, видимо, ему была дана передышка, после которой Матилайнен написал целый ряд заявлений в партийные органы, где отказывался от данных показаний и указывал на жестокие методы допроса. В конце концов дело было передано в ОСО, которое приговорило Матилай-нена к заключению в ИТЛ сроком на 10 лет. В 1945-м он умер в лагере.

2 февраля 1938 года ОСО вынесло аналогичный приговор— 10 лет ИТЛ арестованным в конце декабря «за причастность к организации» П. Тиане-ну, А. Сааринену и Э. Сипи.

Преподаватель биологии Карельского педучилища Павел Тианен был одним из немногих, кто дожил до реабилитации. Вот что писал он в ЦК партии в 1956 году: «28 декабря 1937 года меня неожиданно арестовали и обвинили в контрреволюционной деятельности, не объясняя точнее, в чем эта «деятельность» заключается... Чтобы я признал себя виновным, мне не давали спать по нескольку суток. Я должен был стоять по 8—12 часов подряд, не давали кушать. Обещали все, лишь после того, как я признаю вину... Сразу было видно, что цель следователей — сделать меня виновным». Сломить его так и не удалось, он был отправлен в лагерь «за контрреволюционную деятельность».

ПЕРЕМЕНЫ В НКВД

Между тем в руководстве НКВД КАССР происходили серьезные перестановки. В январе 1938-го

из Карелии был отозван заместитель наркома внутренних дел Александр Солоницын. Он занимал этот пост с октября 1936 года и являлся правой рукой Тенисона, главным исполнителем всех его начинаний. Самого Тенисона отозвали в начале февраля. Перемещения, по-видимому, были связаны с подготовкой к процессу над Бухариным, Рыковым, Ягодой и др. В апреле 1938 года Тенисон был арестован и, как свидетельствуют некоторые источники, «умер в тюрьме». Наркомом внутренних дел Карелии стал Степан Матузенко, в прошлом украинский крестьянин и псаломщик, выпускник церковно-приходской школы и пограничной школы ОГПУ. В органах безопасности Матузенко служил с 1920 года, работал в разных концах Советского Союза, в Карелию был откомандирован в феврале 1938-го.

Изменения в руководстве НКВД республики на первых порах не повлияли на ход следствия по «делу Гюллинга — Ровио». Весь февраль продолжались аресты и вершили свою кровавую работу двойки.

13 февраля 1938 года комиссия НКВД и прокурора СССР приговорила к расстрелу очередную группу заключенных. Среди обвиняемых был один из старейших членов СДПФ и КПФ, участник Свеа-боргского восстания 1906 года и рабочей революции в Финляндии Йохан Лумивуокко. В Карелии он работал с 1927 года, был заместителем председателя ЦСНХ, сотрудником редакции «Пунайнен Карьяла», преподавателем курсов Карпрофсовета. В начале тридцатых он возглавлял радиокомитет и республиканский обком МОПРа. Лумивуокко тоже был одним из организаторов опорных групп КПФ в Карелии. Его арестовали осенью 1937 года и обвинили в принадлежности к «националисти

ческой организации с 1932-го и создании контрреволюционных националистических групп в радиокомитете».

В тот же день двойка приговорила к высшей мере наказания проректора по хозяйственной части Карельского пединститута Хуго Паасо, токаря Карелстроя Артура Нурми, заместителя директора Калевальского райпромкомбината Лаури Ханникай-нена. Всех их арестовали в январе, и следствие для них длилось меньше месяца.

К марту 1938 года двойки, по-видимому, прекратили свое существование, но тройки продолжали выносить приговоры едва ли не ежедневно. 21 марта был приговорен к расстрелу еще один член первого карельского правительства Василий Гурьев. 3 апреля тройка вынесла смертный приговор Илье Сонникову, первому секретарю Ребольского райкома партии и Илье Хрисанфову, бывшему руководителю Наркомтруда, председателю исполкома Ведлозерского райсовета. Здесь уже главным пунктом обвинения становится участие в «антисоветской организации карельских буржуазных националистов», при этом имя Гюллинга упоминается повсеместно.

В апреле все же некоторые приговоры троек становятся мягче. К 10 годам ИТЛ был осужден председатель Союза писателей Карелии Ялмари Виртанен. Осенью 1936 года вся республика торжественно и широко отмечала 30-летие его творческой деятельности, 14 февраля 1938-го его арестовали. Обвинения были стандартными, с поправкой на должность: «являлся участником антисоветской организации в Карелии, поддерживал связь с иностранными разведорганами, проводил финнизацию литературы и литературных кадров, затирал молодых карельских писателей, руководил

5 Зак. 3317 65

изданием книг явно антисоветского, националистического содержания». Виртанена вынудили признаться в предъявленных обвинениях. Позже в нескольких надзорных жалобах он от своих показаний отказался как от вымышленных, данных под пытками. В 1939 году по жалобам была проведена проверка, выявившая, что «фактов преступной деятельности Виртанена Я. установлено не было... По материалам дела на осужденных Гюллинга и Ровио, связь с которыми была расценена как вражеская, Виртанен Я. вообще не проходил...» Результаты проверки и заявления Виртанена о его невиновности не приняли во внимание, его просьбы о пересмотре дела остались без удовлетворения. 2 апреля 1939 года Ялмари Виртанен умер в лагере. В тот год ему исполнилось 50 лет.

После ареста Тенисона, с мая 1938 года, деятельность внесудебных органов в Карелии на время затихает. Аресты продолжались, но в действиях НКВД наблюдается уже определенная осторожность. И все же апогей жестокости был впереди.

ПОСЛЕДНИЕ АККОРДЫ

Осенью того же года судьбы людей вершили так называемые особые тройки, пришедшие на смену прежним внесудебным органам. По всей видимости, в работе особых троек принимали участие действительно высшие чины НКВД, прокуратуры и партии, хотя трудно себе представить, что нарком Матузенко, прокурор республики Михайлович и первый секретарь обкома Куприянов собирались каждый день. А именно так работали особые тройки в сентябре 1938-го. Создается впечатление, что команда Ежова, чувствуя приближение

конца, старалась уничтожить как можно больше людей.

Вообще, осенью 1938-го, когда выстрелы звучали каждый день, многим из арестованных по «делу Гюллинга — Ровно» участие в организации уже не инкриминировалось. Их теперь расстреливали за «индивидуальную» террористическую, диверсионную, шпионскую деятельность. Это хорошо видно на примере следствия по делу бывшего преподавателя финского педтехникума, редактора издательства «Кирья» Вяйне Такала.

Такала был арестован 15 февраля 1938 года как участник «организации Гюллинга — Ровно». На единственном допросе, 14 марта, который вели следователи Тидор, Сюнин и оперуполномоченный Гусев, он признался, что с 1921 года является агентом финской разведки, куда был завербован самим начальником охранки Эско Риекки. По его заданию собирал стратегическую информацию о продукции Онегзавода (бороны, моторы, косилки), а также о деятельности лыжной фабрики, ликеро-водочного и пивзаводов. Об участии в какой-либо организации на допросе не было сказано ни слова. Тем не менее, в тот же день ему предъявили обвинение по статьям 58—10 (контрреволюционная пропаганда) и 58—11 (участие в организации). Статьи о шпионаже в документе не было. Полгода в петрозаводской тюрьме Вяйне Такала ждал приговора, который был краток — шпион-националист (ст. 58—6, 10), высшая мера наказания. Процедура длилась минуты — он был 75-м в тот день. 2 октября приговор привели в исполнение.

Трудно сказать, почему статья 58—11 все реже появляется в обвинительных заключениях. Возможно, «дело Гюллинга — Ровно» к осени 1938-го исчер

пало себя в глазах следствия — основные участники уже были расстреляны. Может быть, сменились установки...

Кровавый шабаш продолжался два месяца. 8 декабря 1938 года Ежов был снят с поста наркома НКВД, затем арестован и расстрелян. Занявший его место Лаврентий Берия предпринял полную чистку старых кадров органов безопасности. В Карелии эта чистка коснулась первоначально лишь высших чинов. Матузенко арестовали в декабре 1938-го, дальнейшая его судьба не известна. Многие же следователи, чьи имена часто встречаются в документах по «делу Гюллинга — Ровио»,— Тидор, Сюнин, Володин, Антонов, Артемьев, Гусев, Ефремов, Калинин, Федотов, Гаймин продолжали трудиться в органах. Известно, что Тидор и Ефремов были уволены из НКВД в 1940 году и осуждены военным трибуналом «за извращенные методы ведения следствия и фальсификацию дел». Вряд ли приговоры были суровыми. Тидор, например, получил 2 года ИТЛ.

«ГРУППА ФОРСТЕНА»

Последняя точка была поставлена осенью 1939 года. 11 сентября Особое совещание при НКВД СССР рассматривало групповое дело на В. Форсте-на, Т. Алавирта, В. Пейпо-Гурьева, И. Туомайнена и И. Петрова. Эти люди, по мнению следствия, могли быть отнесены, наряду с Гюллингом, Ровио, Вильми и Мяки, к руководителям «финского националистического повстанческого центра».

Вернер Форстен являлся участником учредительного съезда КПФ. С 1920 года работал в Карелии, сначала в ревкоме КТК, затем семь лет возглавлял Ухтинский ревком; в тридцатые годы —

председатель Петрозаводского горсовета. В 1921-м приехал в республику Василий Пейпо-Гурьев, он был парторгом Карельской егерской бригады, индуктором обкома, занимал видные советские и хозяйственные посты в Калевале и Ругозере. Тойво Алавирта в двадцатые годы работал в Ленинграде, возглавлял финскую секцию при ЦКК ВКП(б). С 1927-го был первым секретарем Кале-вальского райкома партии, с 1935-го — директором совпартшколы в Петрозаводске. Все они являлись участниками рабочей революции в Финляндии, политэмигрантами 1918 года. Последним был вынужден покинуть родину Илья Туомайнен. Работал в Ленинграде, в 1930-м перебрался в Карелию. Талантливый инженер, он спроектировал и построил механический завод шпалопиления и в 1932 году был назначен директором Петрозаводской лыжной фабрики. Пятым по делу проходил калевальский карел Иван (Юкка) Петров, участник гражданской войны, секретарь и заведующий отделами обкома партии при Ровно и Аполонике; вместе с ними он представлял карельскую парторганизацию на XVII съезде ВКП(б).

Большинство участников «группы Форстена» арестовали в июле-августе 1937 года. И. Петрова, работавшего первым секретарем Дедовичского райкома партии Ленинградской области, арестовали последним, 25 ноября, и, по распоряжению Тенисона, этапировали в Карелию как особо опасного преступника. Их содержали в петрозаводской тюрьме и обвиняли в контрреволюционной деятельности, участии в «шпионско-повстанческой националистической организации» и шпионаже в пользу Финляндии. Впрочем, Петров о своей шпионской деятельности узнал лишь из обвинительного заключения — во время следствия это преступление ему

не инкриминировалось. Допросы шли интенсивно и уже осенью-зимой 1937-го почти все обвиняемые готовы были сознаться в чем угодно и оговорить любого, начиная с себя. Сломить не удалось только Туомайнена, который до конца отрицал свою вину и существование в Карелии контрреволюционной организации.

Вначале «группа» состояла из шести человек. Еще одним обвиняемым стал Герман Саксман, член II Интернационала, красногвардеец, участник финляндской революции. В Карелии он работал на разных постах, в том числе возглавлял Наркомат легкой промышленности. Не выдержав пыток, он умер в тюремном лазарете в 1938 году.

В мае 1938-го допросы прекратились, дело фактически закончили и арестованным предъявили окончательное обвинение.

Сегодня сложно объяснить, почему тогда же или осенью им не вынесли приговор. Можно предполагать, что групповое дело, да еще с обвиняемыми масштаба «националистического центра», не могло быть рассмотрено обычным внесудебным органом, а для Военной коллегии явно не хватало доказательств. В какой-то степени эту версию подтверждает заявление Петрова, написанное в 1946 году на имя Жданова. Вот что там говорилось: «Я якобы с 1932 по 1935 г. состоял в антисоветской националистической организации, ставившей своей задачей отделение Советской Карелии от СССР. Следствие по делу вели почти два года... тенденциозно, с нарушением самых элементарных правил. Обвинение предъявили лишь 16 мая 1938 г., очных ставок не давали, мои заявления и протесты во внимание не принимались, факты искажались. Достаточно сказать, что за время ведения следствия мое дело побывало в Военной коллегии

Верховного суда СССР, два раза в разных военных трибуналах, один раз в Специальной коллегии Верховного суда Карелии и все эти органы юстиции отказались судить меня за отсутствием улик...» Возможно и то, что после гибели Гюллинга и вследствие перемен, происходивших в НКВД, установки действительно меняются, и «дело Гюллинга — Ровио» перестает иметь первостепенное значение.

До начала 1939 года арестованных содержали в петрозаводской тюрьме, но на допросы не вызывали. В феврале начинается новый виток следствия, однако допросы ведутся уже совсем по-другому, да и следователи сменились. Обвиняемые один за другим отказываются от своих показаний, идет полный демонтаж прежних обвинений. В конечном итоге дело могло быть передано только на рассмотрение ОСО.

11 сентября 1939 года Особое совещание осудило Форстена, Алавирта, Пейпо-Гурьева, Туомайнена и Петрова по статье 58 к заключению в ИТЛ на 8 лет каждого. До реабилитации дожили двое — Вернер Форстен и Юкка Петров.

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Имена уничтоженных по «делу Гюллинга — Ровио» людей можно называть и называть: Ээро Анто-нен, Оскар Иогансон, Вейкко Карттунен, Юсо Матеро (Мюрюляйнен), Рагнар Нюстрем, Адам Росси, Ида Терхо, Айно Форстен, Ээро Хаапалайнен, Иоганн Хейкконен, Арвид Хирвонен, Калле Экман, Ханнес Ярвимяки... Некоторые, не выдержав пыток, умирали в тюрьмах, не дождавшись приговора,— Герман Саксман, Севери Лайне, Иван Вихко. Нам известен лишь один случай, когда арестованному по «делу» человеку был вынесен оправдатель-

ный приговор. Иван Таркканен приехал в Карелию в 1922 году из США. Окончил Ленинградский комвуз, работал директором Карельской совпартшколы. Потом перебрался в Ленинградскую область, устроился завучем Юковской неполной средней школы. Там его и арестовали в марте 1938-го как участника «контрреволюционной националистической организации». Более года он находился в Ленинградской тюрьме НКВД № 1. 14 июля 1939 года Таркканена освободили в связи с прекращением дела. В партии его восстановили только в 1956-м.

16 июля 1955 года Военная коллегия Верховного суда СССР полностью реабилитировала Э. Гюллинга, Г. Ровно, В. Форстена, Т. Алавирта, В. Пейпо-Гурьева, И. Туомайнена, И. Петрова. Других реабилитировали в 1956—1958 годах. О. Вильми и С. Макарьеву честное имя возвращено лишь в 1965-м, А. Раасу — в 1970-м, Л. Ханникайнену — в 1989-м, Э. Сипи-Куусинену в 1990-м. Сколько новых имен нам предстоит еще узнать?

Можно спорить, когда все началось — в 1934, 1929, 1917? Но что мы знаем о том времени и о том поколении людей, которые умирали оклеветанными, но продолжали верить в свою партию и начатое ею дело? Постаравшись забыть о них, как и о тех, кто находился по другую сторону колючей проволоки, мы сами сегодня становимся жертвами фанатичной преданности большим и маленьким вождям, служим идее, а не человеку.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Отчеты наркома внутренних дел. Ленинская правда, 1990г 28 августа.

Л- Подсчитано по: Статистический ежегодник Карелии 1922 г. Вып. II, ч. I. Петрозаводск, 1923. С. 12—13.

3. Перепись населения АКССР 1933 г. Выл. I. Петрозаводск, 1934. С. 18.

4. Подсчитано по: Перепись населения АКССР 1933 г. Вып. III. Петрозаводск, 1935. С. 16—17, 47.

5. Rislakki J. Maan alla. Porvoo, 1986. S. 165—167.

6. Ibid. S. 165.

7. Ibid. S. 166.

8. Ibidem.

9. XV лет Советской Карелии: Тезисы и материалы для докладчиков. Петрозаводск, 1935. С. 59—60.

10. Подробнее см.: Чухин И. Каналоармейцы. Петрозаводск, 1990. С. 193—200.

11. Здесь и далее, когда речь идет о судьбах людей, главными источниками были: личные дела членов партии, хранящиеся в ГАОПДС РК (ф. 3, оп. 6); справки Министерства безопасности РК; публикации о партийной реабилитации в газете «Ленинская правда» (1988—1991). Чтобы не загружать текст, отсылки к конкретным документам делаться не будут.

12. ГАОПДС РК, ф. 3, оп. 3, д. 140, л. 4—24.

13. Красная Карелия, 1935, 14 января.

14. ГАОПДС РК, ф. 3, оп. 3, д. 251—252.

15. Там же, ф. 3, оп. 3, д. 252, л. 39.

16. Красная Карелия, 1935, 3—10 ноября.

17. ГАОПДС РК, ф. 3, оп. 3, д. 296, л. 64—68.

18. Подсчитано по: Карельская организация КПСС в цифрах. Петрозаводск, 1985. С. 72—75.

19. Tuominen A. Kremlin kellot. Helsinki, 1956. S. 367.

20. Ibidem.

21. ГАОПДС РК, ф. 3, on. 3, д. 296, л. 77—78.

22. Tuominen A. Op. cit. 5. 367—368.

23. Ibid. S. 372.

24. Ibid. S. 369—370.

25. См. примечание 11.

26. См.: Жогин Н. В. Об извращениях Вышинского в теории советского права и практике. Советское государство и право, 1965. № 3. С. 27; Конквест Р. Большой террор. Нева, 1990, № 6. С. 146—148.

ПЕЧАЛЬНЫЙ ЗВОН КОЛОКОЛОВ

Из истории гонений на церковь и верующих в Карелии

Вплоть до середины восьмидесятых годов господствовала официальная точка зрения о том, что «...никаких религиозных гонений в советской стране не было и быть не могло»1. К сожалению, это не так. Скорее, следует согласиться с авторами книги «На пути к свободе совести», утверждавшими, что религия после революции «...была поставлена в почти невыносимые условия, загнана в своего рода гетто, над которым были установлены постоянное наблюдение и полный контроль»2.

Анализ государственно-церковных отношений в Карелии в первые годы советской власти, а тем более в конце двадцатых, в тридцатые годы, тоже убеждает в этом. Наши заметки о гонениях на церковь и верующих в Карелии основаны на архивных документах, многие из которых обозначены грифом «секретно». Хронологические их рамки — в основном двадцатые — тридцатые годы, хотя при необходимости, для более полного раскрытия темы, особенно по вопросам репрессий в отношении духовенства, мы делаем экскурс и в период первых лет советской власти, и в начало двадцатых годов.

1 Бонч-Бруевич В. Д. Избранные атеистические произведения. М., 1973. С. 51.

2 На пути к свободе совести / Сост. и общ. ред. Фурмана Д. Е. и о. Марка (Смирнова). М., 1989. С. 10—11.

В Госархиве Республики Карелия хранятся материалы одного из руководителей республиканской организации СВБ (Союза воинствующих безбожников), инициаторов и исполнителей закрытия церквей, автора ряда антирелигиозных брошюр, выпущенных Карельским государственным издательством в конце тридцатых годов, названия которых говорят сами за себя: «Сталинская Конституция и религия» (1937 г.), «О вражеской деятельности церковников и сектантов» (1938 г.), «Церковь на службе у капитала» (1939 г.). Все они принадлежат перу неистового атеиста — В. И. Клишко. В марте 1950 года он, работая уполномоченным Совета по делам Русской православной церкви при Совете Министров СССР по Карело-Финской ССР, сам того не подозревая, написал обобщающую справку о гонениях и репрессиях на церковь и верующих в Карелии с 1917 по 1950 годы. Эта справка заканчивалась словами: «В наш век, когда все пути ведут к коммунизму, нельзя примиренчески относиться к религии и религиозным пережиткам, которые являются серьезным препятствием на нашем пути к коммунизму»1. И, судя по тексту, с «препятствиями» в лице верующих не церемонились. Обратимся к самому документу:

Русская православная церковь в Карелии.

20 марта 1950 г.

По данным Св. Синода, опубликованным в «Русском календаре за 1913 год», 1 января 1910 года на территории бывшей Олонецкой губернии было: 594 собора и церкви, 1724 часовни и молитвенных дома, 17 монастырей. В них вели службу:2 714 свя

1 ЦГА РК, ф. 2434, оп. 1, д. 3/22, л. 8.

2 В документе — находилось.

щенников, диаконов и Псаломщиков, 416 монахов, монахинь, послушников и послушниц. После Великой Октябрьской социалистической революции по требованию трудового населения большинство церквей, часовен и др. молитвенных домов было закрыто.

На 1 января 1930 года в Карелии насчитывалось лишь 218 церквей (т. е. с 1917 по 1930 годы в республике было закрыто 376 соборов и церквей.— Б. Д.). Их обслуживали 200 чел. служителей культа (священников, диаконов и псаломщиков).

До Октябрьской революции в одном только г. Петрозаводске было более 40 церквей, часовен и др. молитвенных домов.

До Великой Отечественной войны в Карелии насчитывалось 50 действующих церквей, из них в Петрозаводске — 2.

Большинство церквей не имело перед войной служителей культа, и эти церкви (даже в Петрозаводске) обслуживали сами верующие, богослужения проводили... женщины («матушки») около алтарей (в алтари заходить женщинам церковь не разрешает!) (Курсив наш.—,Б. Д.).

На 1 января 1950 года в Карело-Финской ССР было 9 действующих церквей, которые обслуживали 15 служителей культа. В Петрозаводске действуют 2 церкви, в которых насчитывается 7 служителей культа. Кроме того, действует церковь в Со^оменском рабочем поселке. Ее обслуживает

ж служитель культа.

Двадцать лет назад, в 1930 году, церковные советы и двадцатки, как правило, возглавляли антисоветские элементы и нередко ярые враги советской власти...

На 20 марта 1950 года в республике насчитывалось 15 служителей культа... Из них были посвя

щены в сан до революции 2 человека, до Великой Отечественной войны — 2 человека, в годы войны— 1 человек, после войны—10 человек... За последние годы церковники стали пополнять свои кадры главным образом за счет бывших служителей культа, которые отбыли до войны свои сроки лишения свободы и перешли на различную советскую работу (после отбытия сроков лишения свободы — Б. Д.), а после войны снова стали служителями культа (курсив наш.— б. Д.)\

Данная справка — своего рода летопись гонений и репрессий властей на церковь и верующих Карелии с 1917 по 1950 годы. Были, правда, допущены в ней небольшие неточности. Так, например, до войны почти все церкви, функционировавшие в населенных пунктах республики, в том числе в г. Петрозаводске, были закрыты. 3 июня 1941 года Председатель Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР О. Куусинен и и. о. секретаря Президиума Верховного Совета республики Ф. Балагуров подписали Указ о закрытии Неглинской церкви в Первомайском районе г. Петрозаводска. Несмотря на тревожные дни начала Великой Отечественной войны, Президиум Верховного Совета КФССР на своем заседании, состоявшемся 15 июля 1941 года, нашел время для рассмотрения и принятия решения о закрытии последней церкви в Петрозаводске — Зарецкой.

За каждым из закрытых, разгромленных, сожженных 594 соборов и церквей, 1724 часовен — боль тысяч и тысяч граждан, верующих людей Карелии. В указанной выше справке В. И. Клишко

1 ЦГА РКГ ф. 2434, оп. 1, д. 3/22, л. 1—3.

не были названы конкретные фамилии священников и монахов Карелии, репрессированных в годы культа личности Сталина, но то, что было именно так — сомневаться не приходится. Напомним читателю, что до революции на территории нашего края насчитывалось 714 человек духовенства различных рангов и 416 монахов, монахинь, послушников и послушниц. Перед войной даже несколько последних функционировавших церквей, в том числе и в Петрозаводске, не имели уже служителей культа, и богослужения в них проводили сами верующие, в том числе и женщины. Закрытие и уничтожение церквей сопровождалось репрессиями в отношении духовенства.

Здесь нам никак нельзя не сделать хотя бы краткого экскурса в период первых лет советской власти. В эти годы в сложнейших условиях гражданской войны, голода и разрухи проводился в жизнь Декрет СНК РСФСР «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», подписанный В. И. Лениным 20 января 1918 года. Государственно-церковные отношения в первые годы советской власти — тема отдельного разговора. Здесь лишь заметим, что, к сожалению, отсчет антирелигиозным гонениям, закрытию церквей, сбрасыванию и переплавке колоколов и даже расстрелам священников, вопреки здравому смыслу и в нарушение законодательных актов о свободе совести, начался не в тридцатые и даже не в двадцатые годы, а с самых первых лет молодого Советского государства. По оценке Н. Чугуновой, в масштабе страны «к 22-му году по суду было расстреляно белого духовенства 2691 человек, монашествующих мужчин 1962, монахинь и послушниц 3447, без суда было расстреляно не менее 15 тысяч, ликвидировано более 700 монастырей.

Соловецкий, как известно, тогда же был превращен в первый концлагерь»1.

Архивные документы свидетельствуют, что Карелия была в числе тех территорий Советского государства, где уже в первые годы советской власти административно-государственные органы превратили национализацию монастырей в их погром, решали сложные вопросы религиозной жизни не путем убеждения и просвещения, а через административный нажим, переходивший нередко в произвол и репрессии в отношении служителей культа и даже рядовых верующих.

Трагические события разыгрались, например, в конце октября — начале ноября 1918 года в Александро-Свирском монастыре. Авторы дорево-v люционного времени, изучавшие историю этого монастыря, подчеркивали, что по своему славному историческому прошлому, роли в истории Русского Севера и в жизни Русской православной церкви он стоял в ряду таких известных обителей, как Валаам и Соловки. В октябре 1918 года местные органы власти проводили национализацию имущества этого монастыря, которая завершилась расстрелом в ночь с 1 на 2 ноября того же года Олонецкой уездной чрезвычайной комиссией настоятеля Александро-Свирского монастыря архимандрита Евгения, казначея иеромонаха Варсоно-фия, священника Перова и гражданина Стальбов-ского.

В том же 1918 году за противодействие декрету СНК РСФСР о свободе совести, выразившееся в отказе передать государству духовные учебные заведения, был выслан из губернии ряд видных священников Олонецкой епархии Русской право

1 Чугунова Н. Оптина, Завязь... Огонек, 1989, № 34.

славной церкви: ректор Петрозаводской духовной семинарии протоиерей Н. К. Чуков, председатель совета духовного училища епархии священник П. В. Дмитриев, протоиереи Метелев, Дроздин, священники Н. Звероловлев и Сперанцев.

13 марта 1919 года Олонецкий епархиальный совет Русской православной церкви обратился в Олонецкий губисполком с просьбой пересмотреть дела опальных священнослужителей. На следующий день члены губисполкома приняли постановление: «Уведомить Олонецкий епархиальный совет о том, что советская власть, в частности Олонецкий губисполком, против духовенства, как такового, ничего не имеет. Лицам же, за коих епархиальный совет ходатайствует, надлежит подать собственноручное заявление об освобождении»1.

После этого заседания губисполкома были пересмотрены дела ряда «опальных» священнослужителей, как писали в официальных документах тех лет, но их освободили, как оказалось, ненадолго. В начале двадцатых годов вновь начались аресты служителей культа. Вот один из секретных документов конца 1922 года — постановление Президиума Карисполкома о выселении в Сибирь священников Олонецкой епархии Русской православной церкви.

Протокол № 36 заседания Президиума Карельского исполнительного комитета от 22 декабря 1922 года

Присутствуют: Архипов, Поттоев, Нуортева, Янис, Ющиев, прокурор КТК Копырев.

ЦГА РК, ф. 28, оп. 1, д. 22/171, л. 24.

Председательствует: Архипов. Секретарь: Ющиев.

Слушали: Отношение Кароблотдела ГПУ от 22/XI 1.1922 года за № 4361/с о выселении из пределов КТК б. епископа Ефимия, священников: Ха-зова и Гумилева.

Постановили: Принимая во внимание, что б. епископ Ефимий и священники Хазов и Гумилев обвинялись в контрреволюционной агитации и преступлении, что в отношении всех доказано, но по амнистии 5-й годовщины от наказания освобождены, что данные лица являются вредными элементами, и пребывание их в пределах Картрудкоммуны, в которой еще не изжита белогвардейщина, и для означенных лиц КТК является благоприятной ареной для их контрреволюционной агитации, Президиум Карисполкома постановляет: епископа Ефимия, т. е. Лапина Евгения и священников: Хазова и Гумилева выселить из пределов КТК сроком не менее чем на пять лет в Сибирь, подтвердить ходатайство Кароблотдела ГПУ и просить особую комиссию при наркомвнуделе РСФСР разрешить указанное выселение, результат чего сообщить Кар-исполкому и ГПУ телеграфом.

Принимая во внимание, что дальнейшее их пребывание в данный момент на свободе может поднять противоположное настроение масс, предложить ГПУ до получения подтверждения от особой комиссии, принять соответствующие меры изоляции указанных лиц1.

Напрасно опасался Президиум Карисполкома, принимая меры к изоляции священников Олонец

1 ЦГА РК, ф. 549, оп. 1, д. 16/162, л. 229.

6 Зак. 3317

кой епархии Русской православной церкви, так как никаких антигосударственных преступлений, в чем их обвиняли, они не совершали, что стало известно только в последние годы. В Петрозаводске живет внучка одного из указанных выше священников — Георгия Ивановича Гумилева — Ида Анатольевна Смирнова. После ее запроса в КГБ и прокуратуру Карельской АССР подтвердилась невиновность деда, в чем она и не сомневалась никогда. Г. И. Гумилев, как и другие священники, стал жертвой первого этапа антицерковного террора и беззакония.

Репрессиям подвергались не только представители духовенства, но и рядовые верующие. Вот только один из типичных примеров произвола в отношении рядовых верующих. Председатель Верховного суда Карельской АССР Б. К. Таратунин в своем интервью, данном республиканской газете «Ленинская правда», говорил: «10 января 1938 года были арестованы, а затем и расстреляны две крестьянки-вдовы Екатерина Житейная и Наталья Костина из села Сумпосад Беломорского района. «Вина» 47-летней Житейной и 64-летней Костиной заключалась в том, что после того как в 1935 году в Сумпосаде закрыли церковь1, набожные поморки продолжали молиться на дому у одной из верующих. Конечно же, теперь женщины реабилитированы, о чем мы и сообщили дочери Екатерины Житейной в Архангельск, откуда пришел в прокуратуру запрос об этом деле»2.

Преследования и расстрелы за православную веру, закрытие и разгром церквей, изъятие церков

1 Президиум КарЦИКа принял решение о закрытии церкви в Сумпосаде 8 мая 1936 года.

2 Ленинская правда, 1989, 4 марта.

ных ценностей — все это звенья в цепи многолетнего антицерковного террора, которые сегодня отнесены к преступлениям против человека. Но в тридцатые годы истребление священнослужителей и рядовых верующих оценивалось официальной пропагандой как «вклад в борьбу с контрреволюционными элементами и бандами». В этой фразе вся мораль той эпохи, точнее свидетельство ее безнравственности.

Результаты «гигантских успехов в социалистическом строительстве», о чем в 1939 году говорили на многочисленных собраниях, посвященных итогам XVIII съезда партии, в полной мере ощущаем только сейчас. Все экономические реформы, проводимые в стране в последующие годы, пока, к сожалению, ощутимых результатов не дали. Но в духовной жизни, пусть медленно, но все-таки изменения происходят. Начало становления новых государственно-церковных отношений и осуществления подлинной свободы совести было положено во второй половине восьмидесятых годов в связи с подготовкой и празднованием 1000-летия крещения Руси, получившими не только религиозное, но и широкое общественно-политическое звучание. Эта историческая дата была отмечена и в Карелии. В праздничных мероприятиях, посвященных 1000-летию крещения Руси, принял участие митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (ныне — Патриарх Московский и всея Руси Алексий II).

В конце сентября 1990 года Верховный Совет СССР принял первый общесоюзный Закон «О свободе совести и религиозных организациях». Парламентские корреспонденты газеты «Правда», на наш взгляд, дали этому документу точную политическую оценку. «Нынешний Закон о свободе совести,— писали они,— это своего рода искупле-

ние государством греха перед духовным наследием религии»1. 25 октября 1990 года Верховный Совет РСФСР принял Закон «О свободе вероисповеданий», на основе которого строятся и развиваются современные государственно-церковные отношения как в Российской Федерации в целом, так и в Республике Карелия.

Итак, сделаны первые шаги на пути искупления. Признав грех — сумеем ли искупить его?

Правда, 1990, 27 сентября.

ПОТЕРЯННЫЙ МИР

Раскулачивание, ликвидация кулачества как класса — что это было? Как проводилась в жизнь эта политика? Каковы ее результаты? Полных ответов на эти вопросы у нас пока нет.

Коллективизация, составной частью которой была политика ликвидации кулачества как класса, стала пробным камнем, первым грандиозным экспериментом сталинского руководства над своим народом. Оценки ученых тут весьма расходятся, но в любом случае потери человеческих жизней в годы «великого перелома» — миллионные. Однако репрессии обрушились на крестьянина не сразу. Сначала его пытались задушить экономическими мерами. Под ними понималось прежде всего увеличение налогового обложения. Такого рода меры весьма охотно применялись по отношению к зажиточным крестьянам уже в 1926—1927 годах. Причем часто наносились удары по хозяйствам наиболее рентабельным, больше других производящим продуктов на продажу.

Председатель СНК РСФСР А. И. Рыков, выступая на собрании актива Ленинградской парторганизации 30 ноября 1928 года, говорил: «Индивидуальное обложение хотя бы одного середняцкого хозяйства из 100—200 дворов, перешедшего без найма рабочей силы и аренды к лучшей

системе обработки земли, означает по существу борьбу против культурного земледелия»1. Все более и более усиливающееся давление налогового пресса на зажиточных крестьян имело причину, на которую указывает известный экономист-аграрник профессор Н. Д. Кондратьев: есть страх перед существующим и несуществующим кулачеством. Этот замечательный ученый, работы которого до сих пор почти недоступны, писал: «...Легко находить кулаков там, где имеет место здоровый, энергичный слой крестьянских хозяйств с наиболее высокой производительностью труда и наиболее быстрым накоплением»2.

Не полагаясь более на «меры экономического порядка», Сталин и его окружение посчитали возможным покончить с кулаком «в порядке административных мер». Одной из ступеней по подготовке к этой беспрецедентной акции была работа специальной комиссии Совнаркома СССР по тяжести налогообложения. Комиссия констатирует наличие в стране 3,9 процента кулаков на 1926— 1927 годы. Но было ли кулачество классом? Известный экономист А. В. Чаянов писал: «...B пределах русского крестьянства социальная дифференциация находится еще в зачаточном состоянии»3. Многие советские ученые, в частности академик ВАСХНИЛ В. А. Тихонов, не считают кулачество отдельным классом, а слоем в составе класса крестьянства. К моменту начала раскулачивания эта социальная группа в составе крестьянства по официальным данным составляла всего 2,2 процента.

1 Рыков А. И. Избранные произведения. М., 1940. С. 441.

2 Большевик, 1927, № 13. С. 46.

3 Чаянов А. В. Крестьянское хозяйство. М., 1989. С. 428.

11 января 1930 года в газете «Правда» была опубликована передовая статья «Ликвидация кулачества как класса становится в порядок дня», в которой содержится призыв «объявить войну не на жизнь, а на смерть кулаку и в конце концов смести его с лица земли». Война, как мы понимаем, позволяет применять любые меры в отношении противника.

Теперь обратимся к одному любопытному документу, утвержденному Президиумом ЦИК СССР 4 февраля 1930 года. Называется этот документ «Секретная инструкция ЦИКам и Совнаркомам союзных и автономных республик, краевым и областным исполнительным комитетам». В тексте документа, подписанного М. И. Калининым, А. И. Рыковым и А. Енукидзе, читаем: «...Общее число ликвидируемых хозяйств по всем районам составляло бы в среднем 3—5%. Настоящее указание (3—5%) имеет целью сосредоточить удар по действительным кулацким хозяйствам и безусловно предупредить распространение этих мер на какую-либо часть середняцких хозяйств»1. Интересен этот документ тем, что противоречит очевидным фактам: если на 1926—1927 годы имелось 3,9 процента кулаков, а на 1929 год почти вдвое меньше, то, таким образом, «указание» о 3—5 процентах, которые следует подвергнуть раскулачиванию, является не чем иным, как. сознательным, заведомым распространением мер, предусмотренных по отношению к кулачеству, на часть середняц-

КИХ0Х60^тиСмся еще к одному документу, датируе-^*Г« маем 1931 года, который дает критерии для ^рий:аселенияД Подлежащих раскулачиванию:

1 ЦГА РК, ф. 604, оп. 1, д. 43, л. 17.

«а) кулацкие хозяйства, обложенные в 1930—1931 гг. в индивидуальном порядке; б) кулацкие хозяйства, которые по времени проведения сельхозналога 1930—1931 гг. ликвидировали сами или под бременем налогового пресса свои кулацкие признаки; в) хозяйства лиц, живущих в течение последних лет и в настоящее время на нетрудовые доходы (торговцы, подрядчики, скупщики, крупные домовладельцы), хотя они не облагались сельхозналогом по причине отсутствия у них сельского хозяйства; г) хозяйства лиц, бывших в прошлом крупными промышленниками, купцами, подрядчиками, как не облагаемые налогом, так и облагаемые в настоящее время в общем порядке»1. Такого рода критерии, из которых только первый позволяет говорить о действительных кулаках, давали возможность для самого широкого их толкования и, следовательно, объективно способствовали самому дикому произволу в деятельности районных троек по коллективизации.

Обратимся к низовому звену, к тем своеобразным «критериям», которые использовались представителями райтроек по коллективизации. Вот типичные формулировки Олонецкой райтройки: «хозяйство единоличное, выше среднего», «ниже среднего, но ненадежный элемент», «подрыв авторитета местных властей и тормоз коллективизации»2. А вот достойный перл, который хочется воспроизвести полностью: «Семью Богданова считать необходимым выселить из района, как проявившую себя в весну 1931 года явно антиколхозной и разлагающей»3.

1 ЦГА РК, ф. 604, on. 1, д. 1/3, л. 1.

2 ЦГА РК, ф. 604, оп. 1, д. 1/4, л. 131.

3 Там же, л. 131.