Saturday, June 28, 2014

10 Их называли КР Репрессии в Карелии 20-30-х годов


На этом эксгумацию решили прекратить, могилы законсервировать.
Хотя следствию еще предстояло дать официальное заключение о происхождении этого захоронения, у участников раскопок — местных краеведов и журналистов — сомнений не было: перед нами останки жертв сталинского террора.
Это об их судьбе говорил в 1937 году прокурор Вышинский: «Пройдет время, могилы ненавистных изменников зарастут бурьяном и чертополохом, покрытые вечным презрением людей...»
Однако память человеческая распорядилась по-другому. И с помощью свидетелей удалось восстановить атмосферу этого страшного периода нашей истории.
Карманова М. В., пенсионерка: «Жуткое было время. Всего боялись — сказать чего не надо, заступиться за невиновных. Бывало, приходишь на работу, а людей многих уже нет — арестовали... Вот, смотрите, врача Шаблеева забрали. Его знали не один год, никакой он не враг, но тем не менее молчали. Любой протест такого рода мог закончиться заключением. Уж если родственники арестованных боялись голос подать, так что же о других говорить...»
Савин Анатолий Еремеевич, пенсионер: «Был тут под городом поселок финнов-переселенцев из Канады. Все финские мужики — лет по 30—40, здоровые, высокие парни. В 1937 году их всех арестовали. Тогда брали в основном мужчин. Всех арестованных расстреляли в этом же году в местечке Черная Речка. Об этом мне говорили работники тогдашней милиции и УГБ, да в то время об этом весь Пудож знал — шила в мешке не утаишь. Потом, вроде, в 1938 году арестовали всех жен этих финнов и тоже расстреляли... Я тогда работал в лес
296

промхозе — у нас тоже арестовали около двадцати человек. А один милиционер рассказывал, что как-то он сам попал на расстрел политзаключенных. Он говорил, что подводили арестованных по одному к могиле и стреляли в основном из наганов».
Мартынова Раиса Семеновна, пенсионерка: «Мой отец, Давыдов Семен Иосифович, работал в Пудоже бухгалтером леспромхоза. У нас была хорошая, дружная семья. Отец постоянно с нами гулял, на работе о нем отзывались только с положительной стороны. Вот так счастливо мы и жили.
В конце августа 1937 года ночью к нам пришли трое работников НКВД и стали производить обыск. Отец, мне кажется, сам не понимал, что происходит, ведь он был очень честный человек, и все говорил, что это недоразумение, и он ни в чем не виноват. После обыска отца увели. За что его арестовали, никто не говорил.
Наш дом был как раз напротив тюрьмы, и с третьего этажа мы видели ее внутренний двор. Мы часто наблюдали, как выводили заключенных на прогулки, среди них был и отец. Я стала замечать, что у него на лице появились синяки. Тогда я не понимала, что арестованных бьют...
Мать однажды получила от отца нелегально посланную записку с просьбой передать теплые вещи. Ее принес начальник ' тюрьмы Думин — мама дружила с его женой (потом- Думина арестовали). Шли недели, 2 мы постоянно смотрели в окна. Приблизительно в конце сентября вдруг увидели, что во дворе тюрьмы собирают заключенных, в их числе был и отец. Все они пудожские, не менее двух сотен, вышли они на улицу. Кто шел с узелком, кто с баулом. Их повели в сторону Черной Речки. Я бежала рядом с отцом, плакала. Тут папа крикнул
297

маме, чтоб она забрала меня от колонны, что он скоро вернется, что он ни в чем не виновен. У Гурьевского моста нас всех отогнали...
Потом настали тяжелые времена. Нас выселили из квартиры как семью врага народа. Жили где придется, в конце концов приютились в бане. Маму на работу не брали, кормить нас было нечем... Потом уже мама рассказала, что кто-то принес ей кепку отца. Ее нашли в районе Черной Речки.
В 1956 году мы получили справку, что наш отец был осужден выездной тройкой и посмертно реабилитирован. Мама получила какое-то двухмесячное пособие».
Глазачева Лия Платоновна, пенсионерка: «В 1910 году мой отец, Глазачев Платон Иванович, закончил духовную семинарию в Петрозаводске и с тех пор был священником в Пудожском приходе. В августе 37-го его арестовали. Причины я не знаю. Перед арестом на нашу семью налагались налоги. Если отец своевременно их не выплачивал, его направляли на разные работы. Это была так называемая трудовая повинность. Он работал на лесозаготовках, строительстве, на сплаве — в общем, больше работал, чем совершал церковные обряды.
Первое время в тюрьме принимали передачи. Потом мы узнали через Мартынову, что арестованных куда-то отправили. Отца видели в той же колонне, где был и муж Мартыновой. Он шел в первых рядах. По-моему, тогда в Пудоже арестовали всех священников.
В 1956 году мы получили извещение, что отец был реабилитирован. Место, где он погиб, не указывалось».
Сидорова Муза Николаевна, заведующая отделением Пудожского райсобеса: «В ноябре 1937 года, мы тогда жили в Колодозере, арестовали моего
298

отца — Шинова Николая Гавриловича, бухгалтера лесопункта. Матери сказали, что он враг народа. Через некоторое время ей сообщили, что отец осужден на 10 лет без права переписки. Мы остались одни, маму нигде не принимали на работу, и клеймо жены врага народа висело над ней многие годы. Только в 1957 году нам пришла бумага, что отец реабилитирован посмертно...»
Мне остается добавить, что С. И. Давыдов и П. И. Глазачев были необоснованно обвинены в участии в контрреволюционной повстанческой организации и расстреляны. Давыдов — 25 сентября, а Глазачев—5 октября 1937 года. Такая же участь постигла Н. Г. Шинова, расстрелянного 16 января 1938 года. Всех их посмертно реабилитировали.
Послушаем теперь других свидетелей, чьи имена, после долгих размышлений, я изменил. Ибо открыть их — значит уже вершить над этими людьми суд, что я сам сделать не вправе...
Ремнев Сергей Митрофанович, пенсионер, бывший сотрудник УГБ Пудожского РО НКВД Пудо-жа с 1937 года:
Вопрос: Что вам известно о массовых репрессиях в районе?
Ответ: Я ничего не знаю. Вам нужно, вы сами и разбирайтесь.
Вопрос: Кто из сотрудников УГБ чем занимался?
Ответ: Каждый своим делом... Вообще зачем вы затеяли эту проверку? Много сейчас тут грамотных! Всякую ерунду плетут на времена Сталина. А Сталин войну такую выиграл...
Петров Иван Васильевич, пенсионер, бывший сотрудник УГБ Пудожского РО НКВД Пудожского района с 1938 года:  «В мои обязанности входил
299

сбор информации среди населения: кто там что говорил... В 1930—1931 годах в Карелии была открыта граница с Финляндией, и к нам в район приехало много финнов. Под Пудожем они селились в поселке Транспортный — сейчас уже его нет. И вот когда начались репрессии, а затем война, их всех подчистую расстреляли — и женщин, и детей, и мужиков, и стариков — всех. Где их расстреливали, я не знаю, сам в расстрелах не участвовал.
Как бывший работник УГБ НКВД я знаю, что всех репрессированных по 58 статье, ну, политических, возили расстреливать только в район Черной Речки. Расстрелы дезертиров и уголовников проводились в других местах. Выбрали это место потому, что там песок — копали могилы только сотрудники НКВД, чтобы народ ничего не знал. Людям-то говорят, что человеку 10 лет дали, а какой там лагерь — все в ямах. Вот, к примеру, в Муромском был инвалидный дом. Туда сослали попов, купцов, фабрикантов. Они там организовали секту. Соберутся, значит, и рассуждают против советской власти. Конечно, ничего серьезного там не было, чего уж — каждому за пятьдесят. Вот с начальником я и поехал туда в июле 40-го. Допрашивали их, допрашивали, а потом «взяли» попа. Поехали в лес, выкопали яму...
Надо отметить, что массовые репрессии продолжались до сентября 1939-го, после расстрелы носили эпизодический характер. Был в деревне Гакугса один наш осведомитель, так он на 21 или на 23 человек написал заявления об антисоветской деятельности — на своих же односельчан, и их всех забрали. Наверно, они там и лежат — у Черной Речки...
300

Наиболее пострадали от репрессий деревни Водлозеро, Гакугса, Колово и Пудож.
Арестованных содержали в тюрьме Пудожа, в том же здании, где находится нынешнее отделение милиции. Ну и били же их... Помню, приедет какой-нибудь подполковник из УГБ Петрозаводска и давай бить заключенных — показания нужные выколачивать. Били больше ремнями да кулаками. Местные сотрудники тоже рукоприкладством занимались основательно...»
Оговорюсь, нет возможности проверить этот рассказ (часть изложенного не подтверждается документами). Но «фронт работы» у энкэвэдэшни-ков был такой обширный, что по просьбе наркомата внутренних дел республики в 1937 году пудожскому отделению НКВД прислали группу красноармейцев для помощи в расследовании контрреволюционных преступлений. Допросы вели все — от начальника до партийно-комсомольского актива и даже конюха райотделения НКВД. Как они работали — свидетельствуют уникальные документы.
Письма бывшего главного врача Пудожской райбольницы Ф. Ф. Шаблеева (осужден и расстрелян 5 октября 1937 года) своей жене Марии, бережно хранящиеся сейчас у дочери.
«Дорогая Мария! На меня возведена небылица, что якобы я имел связь с наркомом Аверкиевым и он, будучи у нас, дал мне поручение организовать контрреволюционную повстанческую... (здесь текст не прочитывается.— А. Т.), будто бы я, выполняя его поручение, организовал группу и даже устроил диверсионный акт — развил эпидемию в больнице. Как ни возмущался мой разум, но, просидев 136 часов на следственном стуле безвыходно, без сна, почти без приема пищи, я в полу-
301

дремотном состоянии вынужден был признать себя виновным. Иначе, сказали, что следствие даст заключение об абсолютной виновности и меня будут судить заочно. Теперь, когда следствие заканчивается, они меня успокаивают, что большого наказания не будет... Детям скажи, что какое-то недоразумение, и постепенно выяснится. Экономь средства, чтобы не погибать с голоду».
«Дорогая Мария! Пишу тебе третью записку, но передать ни с кем не удается. О себе сообщаю, что с 23-го сижу в одиночной камере, тоска невыносимая. Как скоро будет время суда... Предсказать, чем кончится дело, очень трудно. Советский закон меня не осудит, т. к. я противозаконного ничего не сделал, но что могут сделать люди, которые не могут отличить правду от лжи, сказать трудно... Со мной сидят бедные землемеры, приговоренные к расстрелу...»
Следствие по делу о массовых захоронениях в районе Черной Речки было закончено в октябре 1989 года. Следователь Д. Корнилов установил, что эти могилы являются местом расстрела невинно осужденных пудожан в период сталинских репрессий 1937—1938 годов. Только в одной из вскрытых могил обнаружено 25 человек, из них 8 женщин. Как стало известно, за два года террора в Пудожском районе было необоснованно осуждено 415 жителей, 350 человек — расстреляно...
Ф. Шаблееву, Н. Шинову, П. Глазачеву, С. Давыдову, сотням других безвинно убиенных 14 октября 1989 года в местечке Черная Речка воздвигнут памятник.
Светлая им память...

У ВРЕМЕНИ В ПЛЕНУ
Был такой случай в Калевальском районе. Одна женщина, прибыв из Ухты в деревню Кондоки, попросила свою знакомую приютить на время корову. Та приютила. Да надумала корову присвоить. Благо, для секретного агента НКВД С. это проблемы не составляло. Вместе со своей матерью она организовала пару подложных писем, якобы найденных у гостьи из Ухты, и отнесла их в комендатуру Калевальского погранотряда.
По содержанию писем выходило, что хозяйка коровы гражданка К., а заодно с ней и жительница Кондоки Л., на которую у С. тоже были корыстные виды,— самые что ни на есть агенты финской разведки.
Расчет был беспроигрышный: не поверить бывалому стукачу летом сорокового года, когда по ту сторону границы уже позвякивало оружие и еще не остыли воронки от зимней войны, было невозможно. Самый сезон на шпионов!
Не сносить бы двум ни в чем неповинным женщинам своих голов, если бы не чудо. Трудно сказать, какая муха укусила энкавэдэшников, но они почему-то усомнились в показаниях своего агента и отправили подозрительные письма на почерковедческую экспертизу. Подлог, разумеется, раскрылся.
303

К. с Л. освободили, а С. с матерью за свой фокус угодили за решетку. Первая — на пять лет, вторая — на три. Всего-то три месяца потребовалось для восстановления справедливости.
Привожу этот пример не для того, чтобы лишний раз проиллюстрировать атмосферу безнравственности сталинской эпохи, когда за корову могли погубить человека. Восхищает другое: оказывается, бывали случаи, когда невиновных реабилитировали.
Да, единичный случай. Может быть, один из тысячи. Ибо в большинстве своем ягодо-ежово-бериевские выкормыши не обременяли себя ни муками сомнений, ни профессиональной щепетильностью. Свойства эти были как раз чужды, если не сказать вредны для сталинского конвейера истребления. Если б сотрудники НКВД так скрупулезно проверяли все доносы и показания, сомневались и мучались, глядишь—и не состоялся бы сам режим. Не было "бы нужды и в этой книге.
Не проверяли, не сомневались, не мучались. Сами с редкостным служебным рвением стряпали «врагов народа». И как бы ни пытался кто-то сваливать сегодня всю вину на Сталина и его окружение, уводя из-под удара известную теорию, факт истории упрям: именно идеология классовой ненависти потрясла самые основы общественной морали, развратила и люмпенизировала широчайшие слои населения. И глину для строительства тоталитарного режима месили на всех этажах социальной иерархии. Применение разных стандартов в исторической оценке роли «руководителей» и «исполнителей» — от лукавого. «Исполнители» нисколько не уступали «руководителям» в творчестве — по части ли стучания на соседа с целью овладения его имуществом, по части ли стучания по почкам подследственного.
304

В августе 37-го карельские наместники парт-империи отправили в Москву телеграммку: «...Карельский областной комитет ВКП(б) просит ЦК ВКП(б) разрешить тройке, организованной по решению ЦК, приговорить к расстрелу не 300, а 500, с тем, чтобы весь актив контрреволюционного гнезда уничтожить». Читаешь — диву даешься.
Да, Сталин достоин ненависти за свои злодеяния. Но он более-менее понятен: диктатор. А эти-то местные лизоблюды — чего они достойны, кроме брезгливого отвращения? Ради чего им-то понадобились эти сверхплановые двести душ? И кого они зачисляли в контрреволюционеры?
Кузнецова И. Д., жительница Кижского сельского Совета Заонежского района, 56-ти лет, мать шестерых детей. Расстреляна по постановлению тройки НКВД КАССР от 18.10.37 г.
Деноев П. С, колхозник колхоза «Заря» дер. Погранкондуши Олонецкого района, 49 лет. Отец пятерых детей. Расстрелян по постановлению тройки НКВД КАССР от 21.12.37 г.
Братья: Дорофеев Ф. Л., 70-ти лет и Дорофеев А. Л., 68-ми лет, жители Калевальского района. Расстреляны по постановлению НКВД СССР от 17.01.38 г.
Исаков П. А., 71-летний староста Толвуйской церкви Заонежского района. Коренное В. П., 72-летний псаломщик Верховной приходской церкви Олонецкого района. Расстреляны.
«Я поседел за один год»,— вспоминаются мне слова одного юриста, начинавшего в Карелии процесс реабилитации репрессированных. Труд этих людей, взявшихся разгребать авгиевы конюшни инквизиторов от псевдопролетариата, занимает незаслуженно мало внимания в исследованиях наших историков и публицистов. Может, потому,
20 Зак. 3317
305

что он не так заметен, поскольку протекает в тиши прокурорских кабинетов. Может, в силу личной скромности этих людей. Так или иначе, но мы должны быть благодарны им за эту чрезвычайно важную для общества работу.
1954 год. До знаменитого хрущевского доклада о культе личности оставалось еще почти два года. Но уже был исключен из партии и пущен во враги народа (кавычки в данном случае неуместны) Лаврентий Берия. Уже состоялся объединенный пленум ЦК КП КФССР и Петрозаводского горкома партии, давший команду начать изучение дел о репрессиях 1933—1939 годов. Потихоньку работа пошла. Благо, правоохранительные органы состояли не из одних «птенцов» Лациса и Вышинского.
С 1953 по 1954 годы были пересмотрены дела на 873 осужденных за контрреволюционную деятельность. 73 реабилитированы полностью, в 160 случаях сокращены сроки наказания. После XX съезда, когда впервые официально прозвучала политическая оценка сталинских беззаконий, более уверенно почувствовали себя и юристы. А главное — пошел поток обращений в прокуратуру со стороны родственников пострадавших. В период с 1955 по 1957 годы поступило 1917 таких жалоб. Уголовные дела в отношении 925 человек были прекращены за отсутствием события либо состава преступления. Некоторые дела пересматривались по инициативе самой прокуратуры, вне зависимости от обращений граждан. Но тогда это еще не было общепринятой практикой.
Всего, как выяснилось, в период за 1937— 1938 годы репрессиям в Карелии подверглись 10939 человек. 87 процентов из них расстреляны. Архивы свидетельствуют, что в некоторых дерев
306

нях Карелии, таких, как Чуйнаволок, Мунозеро, Гомсельга, Готнаволок, Тивдия и других, сталинская гильотина выкосила все мужское население...
Увы, но начатому было процессу реабилитации, равно как и первой попытке демократизации общества, суждено было захлебнуться. На вопрос: почему, отвечать, видимо, нет необходимости, ответ общеизвестен. Обратимся лучше к отрывку из воспоминаний заслуженного юриста РСФСР И. Г. Курикова, занимавшего в пятидесятые годы должность старшего помощника прокурора КАССР («Ленинская правда» от 24.09.88 г.). Он во многом объяснит нам и причины затухания реабилитационной волны, и характер политической обстановки той поры.
«...B период массовых репрессий 1936—1939 годов в Управлении НКВД Карелии работал инспектором молодой еще человек — Александр Маке-донович Федотов. В пятидесятых годах он был начальником Сортавальского отдела внутренних дел. С именем этого человека связана трагедия руководящих кадров Заонежского района и неимоверное расширение масштабов арестов крестьян...
Беседуя с Федотовым, предъявляя ему документы столь убедительные и бесспорные, я ожидал с его стороны растерянности, страха перед возможной ответственностью. Но Федотов был совершенно спокоен. Я понимал, что это спокойствие исходило из его непоколебимой веры в неприкосновенность системы репрессий, служа которой, он пошел на тягчайшие преступления. Последующие события показали, что мое предположение было небезосновательным. Такое же чувство я испытывал и при допросах других бывших работников госбезопасности. Характерно, что все они отрицали
307

свою вину, видимо рассчитывая на то, что сталинщина несокрушима.
Надо сказать, что за все пять лет работы по реабилитации я не встретился с фактом, когда бы хоть один из бывших работников госбезопасности (а ведь они члены КПСС) пришел в партийные органы, в прокуратуру и заявил о сотворенном им беззаконии. Наоборот, все на допросах старались оправдать свое участие в преступлениях сталинского времени любыми способами. Кое-кто из них к этому времени занимал ответственные посты и полагал свои позиции безупречными.
В сталинские времена в республике были лишь два района, в которых начальники отделов внутренних дел были на плохом счету у наркомата в силу «пассивности в борьбе с врагами народа».
Мне приходилось читать характеристики на оперативный состав НКВД и районов. В этих документах главным критерием положительных качеств работника была его «активность» в борьбе с врагами народа. Все строилось на поощрении карьеризма, воспитании упоения властью над людьми...
Но вернемся к Федотову. Совершенные преступления закончились для него довольно легко. Видимо, не зря он был спокоен за свою судьбу. Прокуратура республики после прекращения Верховным судом спровоцированных им дел вынесла представление в обком КПСС о снятии Федотова с работы и исключении из партии. Возбудить уголовное дело мы не могли, ибо сроки уголовной ответственности истекли, а верховная власть страны не издала закона об отмене срока давности для такого рода преступлений.
Бюро обкома КПСС, рассмотрев дело о Федотове, приняло решение об освобождении его от
308

обязанностей начальника Сортавальского отдела милиции и объявило ему партийное взыскание. Только-то...
Читатель сам может сделать вывод о том, почему Федотов остался в партии и получал пенсию подполковника, пока был жив. Умер он в 1972 году».
Федотову и таким, как он, повезло несколько больше, чем верхушке НКВД, заправлявшей в Карелии репрессиями. Можно ли считать исторически справедливым возмездие, которое их настигло, если учесть, что кару они приняли от своих же хозяев, судить не берусь. Но запечатлеть хотя бы сухо, по-протокольному, финал их карьеры считаю нужным.
Работавший наркомом внутренних дел Карельской АССР в 1936—1937 годах К. Я. Тенисон умер в июле 1938 года в Бутырке. Его последователь С. Т Матузенко расстрелян по обвинению в измене родине в начале сорокового года. В эти же годы были осуждены к заключению заместитель наркома внутренних дел Карельской АССР А. Е. Солоницын и начальник следственной бригады НКВД Карельской АССР Н. Г. Тидор. Дальнейшая их судьба неизвестна. Очевидно, сгинули где-то в лагерях, что было бы, несомненно, справедливо.
Первая волна затихла. Она вернула доброе имя лишь половине граждан, подлежавших реабилитации. Это примерно десять тысяч человек (более точными данными правоохранительные органы республики не располагают). Затихла антисталинская тема в прессе, перестали обращаться в прокуратуру родственники осужденных. Видимо, интуитивно почувствовали, что правящая партия пока еще не собирается выбрасывать на свалку истории методы политического и идеологического террора.
309

Время подлинно демократических преобразований не пришло. Остались на вооружении государства и известные статьи уголовного кодекса об «антисоветской агитации и пропаганде». Хотя, объективности ради, следует признать, что диссидентское движение никогда не было свойственно Карелии, поэтому за все время, начиная с 1961 года и по наши дни, 70 статья уголовного кодекса РСФСР срабатывала лишь дважды. Последний раз—в 1982 году.
Тридцать лет понадобилось советским лидерам, чтобы вновь мы услышали рассуждения о социализме с человеческим лицом (какое лицо у социализма было до этого, почему-то предпочитают не уточнять).
Рассказывает старший помощник прокурора Карельской АССР Л. А. Лабутин (февраль 1990 года):
16 января 1989 года вышел Указ Президиума Верховного Совета СССР о дополнительных мерах по восстановлению справедливости в отношении жертв репрессий, имевших место в период тридцатых — сороковых и начале пятидесятых годов. Указ обязывал правоохранительные органы вернуться к пересмотру уголовных дел того периода. Реабилитации не подлежали лишь изменники родины, каратели периода Великой Отечественной войны, нацистские преступники, участники бандформирований и их пособники, а также фальсификаторы уголовных дел. Что можно сказать о проделанной работе? В 1989 году мы реабилитировали 5172 человека, а оставили в силе приговоры по 11 осужденным. В 1990 году реабилитировано 537 человек, не реабилитировано — 203. Вы спросите, почему такие неровные цифры? Это объясняется тем, что в 1989 году мы пересматривали в основном дела,  по которым принимали решения не
310

судебные органы — тройки, Особые совещания, комиссия НКВД СССР. Здесь достаточно было протеста прокурора, чтобы человек считался реабилитированным. Поэтому и дело шло быстрее. А в 1990 году преобладали дела, требовавшие рассмотрения в суде. В этот же массив попало много дел, связанных с преступлениями во время Великой Отечественной войны, отсюда — такое число лиц, не подлежащих реабилитации.
На органы госбезопасности возложена обязанность информировать всех родственников, если таковые имеются, о том, что их брат, отец или мать реабилитированы. В пятидесятых годах подобной практики не было.
Большая часть дел на сегодняшний день пересмотрена. Осталось порядка двух тысяч дел. Работы — года на два-три, поскольку заниматься этим мне приходится практически одному. Но на этом, похоже, работа не закончится. В августе 1990 года вышел новый президентский Указ, который расширяет временные границы реабилитации до двадцатых годов. В частности, подлежат восстановлению в правах лица, пострадавшие от принудительной коллективизации. Боюсь, возникнет очень много имущественных споров. Ведь живы родственники так называемых кулаков, а это в масштабах страны — многомиллионная аудитория.
ДЛЯ СПРАВКИ
В 1920 году на долю коммун и артелей приходилось 0,7 процента всех крестьянских дворов Карелии. К концу второй пятилетки в результате форсированной коллективизации уже 93 процента   крестьянских   дворов   были   обобществлены.
311

Да, работенка юристам предстоит нелегкая. Но от нее не уйти, если мы хотим до конца восстановить историческую справедливость и поставить законность выше любых идеологий. Переоценка событий прошлого с позиций конституционного порядка, основанного на общечеловеческих ценностях и правах личности,— хорошее лекарство против родимых пятен тоталитаризма. Не будем забывать об этом.
Время скоротечно. Уходят в небытие действующие персонажи тридцатых — сороковых годов. Уходят палачи и их жертвы. Ну, а что же те люди, которые прошли через все ужасы сталинских лагерей и дожили до наших дней? Пытается ли государство, не ограничиваясь юридической стороной дела, хоть как-то искупить свою вину перед ними?
Решением президиума городского Совета народных депутатов от 28 августа 1990 года установлены социальные льготы для петрозаводчан, пострадавших от репрессий. Несколько позже Совет Министров республики распространил это правило на всю Карелию.
В постановлении правительства отражены такие льготы, как надбавка к пенсиям, скидка за пользование общественным транспортом, жилищно-коммунальными услугами, пользование лекарствами и медицинской помощью и так далее.
В Петрозаводском городском отделе соцобес-печения мне показали список. В нем всего каких-то семьдесят пять человек, имеющих право на льготы. Заместитель заведующего отделом В. Т. Чернова заметила по этому поводу: «Мне кажется, подобные льготы следовало бы распространить и на вдов репрессированных, не вступивших в другой брак. На их долю выпали тяжкие испытания,  зачастую они  в  одиночку  поднимали
312

на ноги своих детей. Неужели сегодня нельзя хоть как-то скрасить их старость? Ведь вдовы участников Великой Отечественной войны имеют такие льготы...» (Позднее, когда материал был готов к печати, решение о распространении льгот на вдов репрессированных было принято.)
Тема льгот и привилегий — материя тонкая. И весть об уравнении в правах участников войны и жертв репрессий вызвала далеко не однозначную реакцию у первых. В печати нет-нет да мелькнет обиженная нотка ветерана войны: мы, мол, на фронте кровь проливали, а теперь с «врагами народа» в одном ряду оказались. Что тут скажешь? Может быть, законодатели в чем-то и допускают неточность формулировок, может, и не стоит делать специальный акцент на «уравнении», если это задевает чьи-то чувства.
Но ставить под сомнение права этих людей только потому, что вместо Европы они в сорок пятом топтали Сибирь-матушку, было бы несправедливым и негуманным. И уж тем более неуместна здесь зависть. Завидовать этим людям так же нелепо, как и желать для себя судьбы «врага народа».
Для кого-то до сих пор— без кавычек...

СВЯТЫЕ СПИСКИ
Одним из завоеваний до конца еще далеко не полностью раскрывшейся гласности в Карелии стало то, что средства массовой информации республиканского и районного уровней и многотиражки рассказали нам о массовых репрессиях советского периода нашей истории.
Практически все издания публикуют официальные списки реабилитированных лиц, списки, подготавливаемые комиссиями по пересмотру дел времен второго и третьего десятилетия нашего столетия. Эти комиссии работают при обкоме, райкомах и горкомах КПСС. Идет реабилитация и в партийном порядке.
Размах впечатляет. Списки кажутся бесконечно длинными, однако они пока еще далеко не дают достаточно полной картины беззакония тех лет. До архивов КГБ — наследника НКВД добраться нелегко, поскольку эти органы рассказывают до сих пор только то, что сами считают нужным. Самое большое, на что может рассчитывать рядовой посетитель,— это получение ответов на некоторые конкретные вопросы, касающиеся судьбы определенного репрессированного.
Хотя бывают и удачи: так, депутат Петрозаводского городского Совета народных депутатов Михаил Тикканен сумел получить даже фотогра
314

фию, где его дед заснят в военной форме с двумя своими сослуживцами. Изъятие фотографии из дела Михаилу пришлось подтвердить собственноручной распиской.
Занавес приподнят, однако реабилитация коснулась еще далеко не всех безвинно пострадавших. Судьбами этих людей интересуются и занимаются многие: помимо упомянутых парткомиссий, многочисленные родственники жертв, журналисты, писатели, но более и глубже других активисты «Мемориала». Однако не о «Мемориале» я хочу рассказать, а об участии журнала «Carelia» в возвращении доброго имени конкретным людям и даже целым народам.
Начинать можно из далекого далека, поскольку «Пуналиппу» — так журнал «Carelia» именовался официально до января 1991 года—позволялось и во времена доперестроечные иногда больше, чем другим. Заслуга ли это национальных авторов или либерализм финно- и карелоязычных обл-литчиков — не суть важно, однако действительным прорывом и победой гласности надо считать августовский номер журнала за 1987 год. Тогда вышел в свет уже при подготовке ставший знаменитым тематический номер, посвященный судьбе трудолюбивых и богобоязненных ингерманландцев.
Народ Инкери проживал столетиями на территориях вокруг нынешнего Ленинграда от границ Эстонии до границ Финляндии. За свою финскую родословную он и пострадал в период коллективизации и позже в годы массовых сталинских репрессий. Однако с реабилитацией власти явно не спешат. Боятся, вероятно, что с признанием ошибок придется их и исправлять, а пример крымских татар показывает, что это очень сложно.
Но при чем здесь ингерманландские финны,
315

когда мы ведем разговор о репрессиях в Советской Карелии? А дело в том, что судьбы тысяч и тысяч ингерманландцев и Карелии переплетены очень тесно. В двадцатые и тридцатые годы по призыву партии и по зову души многие из представителей нарождающейся национальной интеллигенции прибыли в Советскую Карелию поднимать ее хозяйство и культуру, просвещение и образование. Большинство из той волны помощников пострадали в печально-памятные годы борьбы с «врагами народа».
А после войны Карелия стала второй малой родиной опять же для тысяч ингерманландских финнов, которым запретили возвращаться в родные места, даже после многолетней сибирской высылки. Многие из этой волны переселенцев были вывезены во время войны противной стороной в Финляндию и большинство (порядка 55 тысяч человек), получив от представителей Советского Союза заверения о помощи в подъеме порушенных войною ингерманландских деревень, возвратились в страну, однако были поставлены перед фактом запрета проживания в Ленинграде и области. Запрет, правда, в середине пятидесятых годов отменили, но в выстоявших ужасы войны домах ингерманландцев были уже новые хозяева. Да к тому же большинство из бывших аборигенов Ленинградской области успели укорениться кто где.
И вот август 1987 года. Тематический номер. Правда рассказана. Ингерманландский народ воспрянул духом. Родились союзы ингерманландцев в Ленинграде и области, в Эстонии и у нас в Карелии. Союзы действуют активно, однако и им пока еще не удалось добиться полной реабилитации народа Инкери.
316

Карелы и вепсы не были репрессированы как народ, хотя расчленение вепсского народа между Ленинградской и Вологодской областями и Карельской АССР можно, по-моему, вполне приравнять к репрессии. При подготовке тематического номера нашего журнала о вепсах (февральская книжка за 1989 год) я побывал в Шелтозере, где самый молодой встреченный мною носитель вепсского языка приближался уже к отметке совершеннолетия. А язык, по моему глубочайшему убеждению, мертв, если дети не говорят на нем между собою.
С карелами несколько проще, хотя и их судьба достаточно трагична. Об этом нам говорит тематический номер журнала, который вышел в феврале 1990 года. Из короткой редакционной статьи узнаем, что граница владений Швеции, а с 1917 года Финляндии и государства Российского, всегда делила карельский народ на две части. В Финляндии карел насчитывается 590 тысяч, а в Советском Союзе только 208 тысяч. Только менее половины из них проживает в Советской Карелии.
Однако и в Союзе связи карел были нарушены. Тверские, ленинградские и Кольские карелы имели до самого последнего времени очень мало контактов с карелами Советской Карелии, хотя в двадцатые и тридцатые годы мосты и были наведены. Время требует восстановления этих мостов и строительства новых, дабы многовековая культура карел, венцом которой стал написанный финским собирателем фольклора Элиасом Лённротом эпос «Калевала», не исчезла.
Внимание журнала к подобным темам и стало, вероятно, причиной обращения активистов карельского «Мемориала» к нам с предложением о публикации   списков   репрессированных   жителей
317

Карелии, данных Комитетом госбезопасности КАССР, а также параллельно с этим списков, собираемых «Мемориалом». Их подготовкой занимается Эйла Лахти-Аргутина.
Предваряя начало публикации, в январской книжке журнала «Carelia» за 1991 год сопредседатель объединения «Мемориал» Ирина Такала пишет: «Приступая к этой работе, мы до сих пор не можем точно сказать, каково количество жертв сталинизма. По официальному сообщению КГБ Карельской АССР, в 1930—1953 годах в Карелии репрессировано 20 тысяч человек. В том числе в 1937—1938 годах арестовано более 11 тысяч человек (русских более 5 тысяч, карел примерно 3 тысячи и финнов — 2 тысячи). Но эти сведения, судя по всему, далеко не полные».
В конце своего предисловия к спискам, предоставленным КГБ и собранным «Мемориалом», Такала призывает: «Мы были бы очень благодарны, если читатели помогли бы нам в поисках, прислав, опираясь на документы, сведения о своих родных или поправки к сведениям о людях, проходящих по спискам».
Это ведь так по-человечески: вспомнить всех поименно.

МЕМОРИАЛ
Впервые название общества «Мемориал» прозвучало в советской печати летом 1987 года. Организаторы создания движения сразу же заявили, что цели общества совпадают с теми целями, которые поставлены комиссией Политбюро ЦК КПСС по дополнительному изучению материалов, связанных с репрессиями, имевшими место в период тридцатых — сороковых и начала пятидесятых годов. В состав общественного совета «Мемориала» вошли такие известные деятели культуры, историки, писатели, как А. Адамович, Д. Гранин, Е. Евтушенко, В. Быков, Д. Лихачев, Р. Медведев, Б. Окуджава, М. Ульянов, М. Шатров, Ю. Афанасьев, Л. Разгон, А. Рыбаков, Г. Бакланов, Ю. Карякин, В. Коротич и другие. Они выдвинули задачу сбора многочисленных свидетельств эпохи, находящихся в частных руках, широкого участия общественности в сохранении памяти народа о пережитых им страданиях, обеспечения демократичности процесса создания мемориального комплекса. В настоящее время «Мемориал» участвует в правозащитной деятельности, сотрудничает с авторитетными демократическими объединениями. Под эгидой общества в 1990 году образовано «Московское объединение лиц, пострадавших от необоснованных репрессий», оказывающее им материаль
319

ную, патронажную и юридическую помощь. «Мемориалом» проведены сотни вечеров, встреч, научных семинаров, митингов, посвященных памяти жертв сталинизма.
Карельское добровольное историко-просвети-тельское общество (КДИПО) «Мемориал» — самое молодое из 190 подобных обществ и групп в бывшем СССР. Идея создания общества в Карелии возникла осенью 1988 года на кафедре всеобщей истории Петрозаводского госуниверситета, но в студенческой среде она не вызвала серьезного интереса; деятельность же немногочисленной группы студентов-историков носила узко специальный характер: исследовательская работа велась ими при подготовке курсовых реферативных изысканий.
К этому времени в Карелии самостоятельным исследованием сталинских репрессий достаточно активно занимались несколько энтузиастов. В Народном фронте Карелии инженер П. Вуори предпринимал усилия по созданию в этом движении инициативной группы «Мемориал», но призыв активиста не был поддержан. Результативней стала работа сотрудника МВД КАССР И. Чухина, в течение 10 лет собиравшего материал о строительстве Беломоро-Балтийского канала. Его статьи о «перековке» каналоармейцев, опубликованные в «Комсомольце» и журнале «Север», а также участие в съемках советских и зарубежных кинодокументалистов, поведавших о горькой участи десятков тысяч заключенных ББК, нашли живой отклик общественности.
В июне 1989 года молодежная газета поместила статью исследователя создания концлагерей на Соловецом архипелаге, студента исторического факультета    Петрозаводского    госуниверситета
320

Д. Дряхлицына. Изучением и сбором материалов об эмигрантах-интернационалистах из США и Канады занимается преподаватель пединститута М. Се-вандер. Журналистка Э. Лахти работает над исследованием репрессий «красных финнов» и политэмигрантов из Финляндии, вынужденных в тридцатые годы находить себе политическое убежище в нашей стране. Создана инициативная группа по увековечиванию памяти «трудармей-цев». Геноцид в отношении русского крестьянства в Карелии стал темой исследований Е. Нилова и В. Кондратьева.
В местной печати все чаще и чаще появляются проникновенные письма-воспоминания бывших репрессированных, статьи сотрудников Карельского краеведческого музея, выступают писатели, поэты, деятели культуры, призывающие создать общество, которое занималось бы исследованием преступлений сталинщины и творившихся беззаконий. Но поступали в газеты письма и другого рода: «Сколько можно поносить имя Сталина? Времена были тяжелые, и не надо судить его за жестокость. Иначе было нельзя!»
Понимая, что в республике назрел вопрос создания «Мемориала», преподаватель госуниверситета И. Такала и учитель петрозаводской школы В. Паасо решили объединить воедино всех занимающихся изучением репрессий на территории Карелии. Так, к осени 1989 года при университете сформировалась инициативная группа заинтересованных людей, среди которых оказались историки, врачи, инженеры, студенты, журналисты, дети и внуки жертв репрессий и, конечно же, те немногие свидетели, уцелевшие и испытавшие на себе кошмар тоталитаризма. На опубликованное в печати обращение инициативной группы к жителям республи-
21 Зак. 3317
321

Учредительная конференция «Мемориала»
ки начали поступать письма-запросы родственников и близких тех, кто ушел навсегда, не оставив обратного адреса, с просьбой выяснить судьбу их родных. Инициаторы создания общества «Мемориал» остро поставили вопрос перед правоохранительными, партийными органами о необходимости скорейшего решения вопроса учреждения зарождающегося движения. В декабре 1989 года в редакции «Ленинской правды» состоялась встреча за «круглым столом», где собрались энтузиасты, члены группы «Мемориал», партийные и советские работники, представители прокуратуры и КГБ, сотрудники архивов, историки, журналисты, работники Карельского комитета Советского фонда милосердия и здоровья. Доводы, приводимые организаторами «Мемориала» своим оппонентам, заключались в том, что именно в Карелии — симво
322

ле тотального уничтожения советских людей еще до создания опутавшей всю страну системы лагерей ГУЛАГа, как нигде должен прозвучать голос покаяния перед невинно погибшими, голос пробужденной совести. С большим трудом удалось пробить брешь в глухой стене замшелого ретроградства, опасавшегося главным образом политизации молодой, еще даже не оформленной организации.
В феврале 1990 года «Мемориал» обратился к общественности с призывом поддержать инициативу по созданию историко-просветительского общества. На организационном собрании откликнувшихся был разработан и принят за основу проект устава общества, в основе деятельности которого, как отмечалось в преамбуле, лежат общечеловеческие, благотворительные принципы, неприятие беззакония, тоталитаризма, дискриминации, попрания прав человека и народов, осуждение произвола и насилия как средств решения общественных проблем, социальных и национальных конфликтов.
Печать Финляндии о «Мемориале»
«Хельсингин Саномат», 25.02.1990 г. Юкка Рислакки
«Мемориал» выступил с предложением создать в Петрозаводске мемориальный комплекс жертвам беззаконий и музей. По мнению группы, таким подходящим местом могло бы стать здание следственного изолятора, находящееся в центре города.
«Финансирование—это большая проблема. Здание тюрьмы обошлось бы нам в 3 миллиона
323

рублей»,— говорит Пертти Вуори, член «Мемориала», входивший в жюри конкурса по рассмотрению проектов-концепций памятника. Сбор средств начнется сразу же, как только общество откроет свой счет в банке.
«Мемориал» занимается поисковой работой мест массовых захоронений на территории Карелии.
Со 2 по 7 апреля инициативная группа проводит в столице республики «Неделю памяти» жертв сталинских репрессий. В фойе Петрозаводского горисполкома развернута экспозиция, посвященная истории репрессий в Карелии. В течение пяти дней членами инициативной группы и гостями из других городов были прочитаны лекции по различным направлениям исследовательской деятельности: «От ВЧК до НКВД» (В. Паасо), «История красных финнов» (Э. Лахти и П. Вуори), «Соловецкое общество краеведения» (Д. Дряхлицын), «Процесс Академии наук СССР» (Ф. Перчонок, Ленинград), «Цели и задачи Всесоюзного общества «Мемориал» (А. Рогинский, Москва). Радиопередачи и обширный газетный материал, сопутствующие подготовке проведения учредительной конференции, вызвали в республике значительный резонанс и привлекли внимание общественности Карелии.
7 апреля в актовом зале горисполкома состоялось открытие учредительной конференции карельского «Мемориала». Выступивший с докладом народный депутат РСФСР И. Чухин подчеркнул, что задачи общества лишены мстительности, идее создания   «Мемориала»   чужды   преследования   и
324

сведение счетов с виновниками репрессий. Уместно напомнить здесь слова Е. Евтушенко, сказавшего как-то весьма точно об исследовательской деятельности «Мемориала», которая не должна идти по односторонней линии выявления лишь негативного и искусственного нагромождения ужасов прошлого: «Мы должны сделать известными не только преступления и предательства, но и мужество противостояния, подвиг милосердия и духовную гигиену несоучастия». Главное, по мнению инициаторов движения,— это объединение людей на сострадании к безвинным жертвам тоталитарного режима и помощь немногим оставшимся в живых, а также сохранение исторической правды в назидание потомкам и как предостережение от повторения трагедии.
На конференции не без острых дебатов по вопросу: называться или нет «Мемориалу» политической организацией, в ходе обсуждения приняли устав движения как историко-просветитель-ского общества, выбрали правление, в состав которого вошли представители столицы Карелии и районов республики. Сопредседателями «Мемориала» стали И. Чухин, И. Такала, В. Паасо, А. Божко и П. Вуори. «Неделя памяти» завершилась торжественной панихидой в Крестовоздвиженском соборе Петрозаводска, которую провел член правления учрежденного общества епископ Мануил.
Хроника деятельности «Мемориала» за истекший период со дня создания красноречиво свидетельствует об искреннем желании членов движения руководствоваться в своей благородной работе гуманистическими принципами. Созданные три основные секции общества — научная, просветительская и социальной помощи стремятся строить свою работу в тесном взаимодействии с
325

Торжественная панихида в Крестовоздвиженском соборе
правоохранительными органами, творческими организациями, архивами и музеями, со всеми желающими оказать посильную помощь и бескорыстное участие. Что же конкретно удалось сделать?
Петрозаводский Русский драматический театр провел акцию в поддержку общества «Мемориал» — бесплатный показ спектакля «Невозвращенец» по повести А. Кабакова.
Состоялись небесполезные встречи с финской писательницей Инкери Кильпинен, интересующейся судьбой ингерманландских женщин, волею злого рока оказавшихся выселенными в Сибирь; с ученым Отсо Кантокорпи из Финляндии, изучающим жизнь финского эмигранта, философа и ученого Ивара
326

Ласси, проживавшего в Карелии и Москве и активно работавшего до своей смерти в 1937 году в скандинавской секции Коминтерна; с молодым исследователем из американского штата Вермонт Дэвидом Хосфордом, собирающим материал о финнах-переселенцах из США.
Несколько лекций прочитал перед общественностью Петрозаводска известный в стране своими архивными изысканиями репрессированных москвич Дмитрий Юрасов.
Ведется «Мемориалом» и практическая работа по поиску мест захоронений жертв карательных акций тридцатых годов. Так, 8 мая 1990 года в восьми километрах от Пудожа на месте массовых захоронений был открыт памятный знак. Епископ Мануил провел на месте расстрела панихиду по убиенным, выступали члены правления общества Е. Нилов и сопредседатель И. Чухин.
В течение 20 дней июля 1990 года поисковая группа работников краеведческого музея и членов «Мемориала» вела исследовательскую работу по южному склону Беломорканала, а с 25 июля по 5 августа членами Фонда социальных инициатив СССР из Москвы велась работа от Сегежи до Беломорска, материалы своих исследований — экспозицию ГУЛАГа ученые передают карельскому «Мемориалу».
Впервые в Петрозаводске 30 октября 1990 года по призыву «Мемориала» сотни горожан пришли к зданию КГБ, где в течение 15 минут прошла молчаливая гражданская панихида. Так люди с зажженными свечами в руках отдали долг памяти миллионам жертв политического террора, подтверждая решимость строить поистине демократическое общество, в котором нет места насилию и произволу.
327

Печать Финляндии о «Мемориале»
«Калева», 9.10.1990 г. Туомо-Юхани Тапио
Общество «Мемориал» в Карелии действует около года. «Мемориал» — это широкое народное движение, занимающееся исследованием и преданием гласности правды о том времени, когда были уничтожены миллионы безвинных советских людей.
Заслугой «Мемориала» является то, что Петрозаводским горсоветом принято решение о предоставлении репрессированным льгот как участникам войны. Но этого, конечно, недостаточно. Надо учесть также и положение вдов пострадавших.
Деятельность общества «Мемориал» не была бы возможной без процесса демократизации, гласности в стране. Даже Верховный Совет СССР принял решение, согласно которому, террор, осуществлявшийся во времена Сталина, надо изучать во всем объеме. Ответственность в изучении репрессий возлагается, прежде всего, на Комитет государственной безопасности.
Но желает и способно ли это официальное учреждение на действительно критическое и даже самокритическое исследование? Ведь именно в КГБ и МВД находятся ценнейшие материалы, способные раскрыть многие загадки. У «Мемориала» же, к сожалению, нет доступа в их архивы. Они закрыты и в ближайшие времена не откроются, по крайней мере, в «Мемориале» в это не верят. В то же время доступны материалы, находящиеся в республиканском и партийном архиве и «Мемориал» ими пользуется, однако для исследования
328 *

репрессий они явно недостаточны, поскольку не отражают всю полноту тех событий.
Общество «Мемориал» зарегистрировано, имеет в банке свой счет. Работа идет полным ходом. Но задачи у общества большие, на долгие времена. Это не только составление полного и исчерпывающего списка всех репрессированных, установление памятника из мрамора или металла тысячам жертв сталинщины в Карелии, создание музея и информационного центра с общедоступной библиотекой. Это, прежде всего, восстановление исторической Правды. Правды с большой буквы, ибо сокрытие правды о преступлениях есть потенциальная опасность их повторения. Если из сознания человека стирается, вытравливается это понятие, то теряют всякий смысл и такие первоосновы человеческой культуры и бытия, как справедливость, законность, истина, вера. И именно поэтому нам всем никак нельзя допустить последующего за этим хаоса, нравственного разложения, разрушения в конце концов цивилизации.

НА КРУГИ СВОЯ!
До недавнего времени казалось, что история репрессий это пусть и не очень далекая, но все-таки уже история, которую можно было изучать с некоторой долей отстраненности. Поэтому и все обращения к бдительности казались несколько напыщенно-торжественными, а оттого фальшивыми, даже надуманными. События августа 1991 года заставляют заново оценивать некоторые факты. Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП) молниеносной вспышкой своего возникновения (по крайней мере для широкой общественности) и столь же мгновенной дискредитацией, гибелью и последующими за этим событиями понуждает присмотреться к новейшим (новейшим ли?) тенденциям нашего общественного развития.
Случилось так, что дни переворота я переживал в Вологде и Архангельске (был в командировке), оказавшись невольным наблюдателем всего происходящего здесь. Не стану выписывать канву событий: что происходило, кто, как реагировал. Отмечу для начала лишь общую тенденцию в поведении властей: депутаты городских Советов в первый же день абсолютно везде (кстати, по приезде выяснил, и в Петрозаводске тоже) выступили против антиконституционных действий ГКЧП
330

и выказалось столь же одинаковое отстраненное молчание депутатов областных Советов. То есть власти как-то определились в симпатиях, их позиция была ясна. А рядовые жители Вологды и Архангельска? Пожалуй, с этого вопроса и могло начаться продолжение нашей книги, заканчивающейся главой «Покаяние». Ради чего последнее? Вообще, ради чего святые списки, поиски захоронений и сама посмертная реабилитация людей? Только ради науки истории, скрижали которой быстро пополняются новыми знаниями? Простите, но это не риторические вопросы. Оказывается, что события прошлых лет совсем не обязательно влияют на наше поведение в реальной жизни. Мы ведь знаем, как шел процесс становления тоталитарной идеологии, как большевизм разродился сталинизмом, в каком положении оказался советский человек к тридцатым годам, но в общем-то спокойно (психологически прежде всего) восприняли происходящее 19—21 августа 1991 года. Сужу по Вологде. Моя утренняя тревожная возбужденность от нудно повторяющейся информации о смещении законной власти неким ГКЧП натолкнулась на уличную успокоенность и равнодушие к событиям. Дело не в баррикадах — не поймите приватно — другое вводит в растерянность даже сейчас: людям в массе было все равно, будет власть у ГКЧП или еще у кого-то, какая разница. Как будто наши судьбы не зависели в тот момент от успеха или не успеха планов заговорщиков. Как-будто не среди нас могли завтра искать врагов. Неужели только непосредственная беда, когда именно тебя арестовывают, способна вывести из оцепенения политического равнодушия?
Да, была Москва, были баррикады, были защитники Белого дома, но была и Вологда и, смею ду
331

мать, сотни тысяч городов и поселков России, где спокойно   взирали   на   происходящее,   не   особо вникая в суть дела. Этакая равнодушная  доверчивость, куда вывезет. А потом что? Опять страдать, мучаться, выкарабкиваться из омута репрессий и вновь каяться?  Но ведь  все это было.  Вряд ли только страх породил подобную позицию. Кстати, заговорщики, конечно же, рассчитывали на вцепившиеся в сознание гены страха, но явно переоценили их жизнеспособность, все-таки время делает свое дело и поколения, выросшие в относительной свободе, уже не поджимают головы, когда на них цыкают. Повторю мысль, дело не только в страхе. Поведение   людей   определялось,   по-моему,   их социальной апатией,  нежеланием додумывать до логического  конца  происходящее,   когда  взгляд, прыгая по предметам, редко проникает в их суть.
Нет, и в Вологде прошел митинг против ГКЧП, и газеты местные осудили заговор, но трехдневные события, начавшие по сути новый отсчет времени, остались все-таки «московскими».
Второй эпизод, уже послепутчевский, тоже весьма показателен. Он связан с Архангельском. Когда над зданиями советской власти уже развивались российские флаги, когда газеты переполнены были августовскими «воспоминаниями» и разборками, в жизнь преспокойно вошло знакомое подозрение. И вполне зловеще зазвучал неуклюжий вопрос: что вы делали 19—21 августа 1991 года? То есть, как себя вели, кто вам был идейно ближе. Стали выяснять, кто и что говорил, кто и как реагировал на события. Появились общественные комиссии, бравшиеся все это выяснить. В воздухе явственно стало припахивать р-р-революционным правосознанием, когда закон по боку, когда все больше хотелось руководствоваться политическим
332

чутьем. Оказывается, и это мы вполне легко готовы были принять.
Казалось, из прошлого готовы брать самое худшее, увлекаясь стихией террориады. О которой и слышать никто не желал, и руками отмахивались от самой этой идеи, но семимильными шагами мчались к ней, кажется, опять боясь проявить свою нелояльность к победителям. Вот сюжет из недавнего прошлого, который через пару лет вполне станет историческим. Случайно попав на заседание комиссии, призванной реагировать на «сигналы с мест», видел, как депутаты горсовета, несколько еще робея, но подступаются однако ж к делу (уж это российское «слово и дело»).
— Товарищи, надо решить, какие сигналы будем проверять. Все или нет? — председатель комиссии перед этим вопросом успел рассказать, как лично он вел себя 19 августа.
— Всех будем слушать.
— Давайте сразу отсечем анонимные звонки и письма, а то ведь всякого могут оговорить. И нас тоже.
Решили проверять все заявления, под которыми есть подпись и адрес, в случае, если авторство подтверждается, то «разбирать письма по сути». Иными словами, предлагалось расследовать поведение всякого человека, на которого написан донос. Слово это ни разу не было произнесено вслух, но ведь речь шла именно о доносах, перед которыми депутаты распахивали дверь.
Представьте себе, по всей России-матушке опять заседали комиссии (как я понял со слов депутатов, сверху пришла бумажка, рекомендовавшая «разобраться»), бравшиеся определять идеологическую лояльность граждан. И не трудно догадаться, сколько нервов и крови было попорче
333

но  людям.   Я   не  против   выяснения   отношений с  властьимущими,  поддержавшими  ГКЧП, считал целесообразной и проверку государственных служб на верность Конституции, но устраивать всеобщую проверку   (чистку?),   вовлекая   в   нее   поголовно всех граждан, это уж слишком. Каждый мог оказаться, выходит, объектом «рассмотрения», потому что на любого  могло быть  написано  неанонимное  заявление-донос.   Тем   более,   что  средства массовой   информации  были   полны   призывов   к этому. Шел активнейший поиск врагов, и не успевший крикнуть: «Да здравствует Ельцин!» или просто не аплодировавший вновь казался подозрительным. Митингующие,   увлеченные   праздником   победы, с неприязнью  воспринимали  иное настроение, и само  инакомыслие (не действие)  вновь становилось подозрительным. Все ужасно похоже: с кем вы были до октября 1917 года? Пролетарский суд. Классовое чутье. Буржуазная демократия. Единомыслие. Все как один. И тогда тоже начиналось все с демократических лозунгов, а кончилось гражданской   войной,   затянувшейся   на   десятилетия борьбы идеологизированного государства со своими гражданами.
Так почему же мы так преступно спокойно восприняли путч и столь же охотно после его провала начали расследование? Это вопрос нашего мироощущения, нашего самоуважения. И нам придется отвечать на него. Причем желательно не биться в коллективной истерике, потому что в данном случае личность действительно выживает только в одиночку. Иначе в потоке групповой хулы и восхвалений можно окончательно потерять самого себя. А значит, не заметить ни очередного путча, ни гонений на соседа.
Возможно, сказанное выше звучит несколько
334

категорично, но лишенные политического и социального смысла люди, замордованные к тому же бытовым неурядицами, вновь легко могут подчиниться сильной воле нового диктатора. И тогда история пойдет по кругу, и наша книга станет уже не подведением каких-то печальных, но далеких прошлых итогов, а лишь началом — исходной точкой отсчета—нового витка насилия.
Когда книга еще задумывалась, мы с авторами предполагали, что завершим ее цитированием одиозных «диктаторских» речей, звучавших со съездовских трибун. Призывы к сильной руке в начале 1991 года были более чем популярными. Но получилось так, что диктаторы и обнаружились, и даже пытались повернуть ход истории вспять от свободы и демократии. Реальность оказалась более сильным предостережением, чем наши книжные ухищрения. И абсолютно нет уверенности, что через энное число лет не появятся желающие написать что-либо из истории репрессий 90-х годов нашего столетия, и что у них не будет недостатка фактов. Дай бог ошибиться.
А. Цыганков

СОДЕРЖАНИЕ
ОТ СОСТАВИТЕЛЯ 3
И. Чухин.               ДОДНЕСЬ ТЯГОТЕЕТ 9
С. Безбережьев.    ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПАРТИИ И ЧК 20
И. Такала.              «ДЕЛО ГЮЛЛИНГА — РОВНО» 34
В. Детчуев.            ПЕЧАЛЬНЫЙ ЗВОН КОЛОКОЛОВ 74
В. Кондратьев.       ПОТЕРЯННЫЙ МИР 85
Д. Дряхлицын.       ЛАГЕРНЫЕ МУЗЫ 96
ОТЧЕТЫ НАРКОМА ВНУТРЕННИХ ДЕЛ   128
А. Цыганков.         И СТОЯЛ НАРОД И СМОТРЕЛ 149
П. Мартелиус        ОПРАВДАН... 187
ПОД ЗНАКОМ Ъ 195 Е. Нилов.               «ТВЕРДОЗАДАНЕЦ» ИЗ КОЛОВСКОГО
СЕЛЬСОВЕТА 226
A. Машин.             ОБОРВАВШАЯСЯ ЭЛЕГИЯ 245
B. Верхоглядов.     1937: ДНЕВНИК ВАСИЛИЯ ГРАДУСОВА 253
A. Трубин.             ТАЙНА КВАРТАЛА № 22 293
B. Винокуров. У ВРЕМЕНИ В ПЛЕНУ 303 П. Воутилайнен. СВЯТЫЕ СПИСКИ 314 В. Паасо. МЕМОРИАЛ 319 А. Цыганков.          НА КРУГИ СВОЯ? 330
Массово-политическое издание ИХ НАЗЫВАЛИ КР
РЕПРЕССИИ В КАРЕЛИИ 20—30-х ГОДОВ
Редактор С. П. Цыганкова Художественный редактор Л. Н. Дегтярев Технический редактор И. А. Ладвинская Корректоры Л. М. Дмитриева, Т. Н. Казакова
ИБ № 2357
Сдано в набор 2.10.91. Подписано в печать 26.02.92. Формат 70Х100'/з2-Бумага кр.-журн. Гарнитура журнальная рубл. Печать офсетная. Усл. печ. л. 13,65. Усл. кр.-отт. 13,98. Уч.-изд. л. 13,15. Тираж 2000. Заказ 3317. Изд. № 107. С 13.
Издательство «Карелия». 185610, Петрозаводск, пл. Ленина 1. Арендное предприятие— республиканская ордена «Знак Почета» типография им П. Ф. Анохина. 185630, Петрозаводск, ул. «Правды», 4.

No comments:

Post a Comment