ми, например, в 1925 году работал еще в Ленинграде.
Вместе с финнами в тот день была осуждена и группа обвиняемых карел.
Николай Ющиев был участником I Всекарель-ского съезда Советов, где его избрали в состав облисполкома. До 1925 года он выполнял обязанности народного комиссара внутренних дел Карелии, секретаря КарЦИКа и секретаря обкома, затем работал в Кеми. С 1928 по 1934 годы был председателем ЦИК КАССР.
В 1935-м этот пост занял Николай Архипов, он тогда вернулся из Москвы, где представлял Карелию при ВЦИК РСФСР. А до этого было участие в февральской революции, первая мировая и гражданская войны, установление советской власти в Кемском уезде. В 1924—1929 годах Архипов возглавлял наркомат земледелия республики.
Федор Поттоев, так же как Гюллинг и Мяки, в 1920 году вошел в состав первого карельского правительства. Затем был председателем Петрозаводского уездного исполкома, Кандалакшского РИКа, секретарем КарЦИКа. С октября 1936-го возглавлял Кондопожский райисполком.
Редактор политвещания на карельском языке радиокомитета и редактор издательства «Кирья» Василий Воронин пятнадцатилетним подростком вступил в ряды Красной Армии, участвовал в боях против белофиннов и Юденича. После окончания Московского комвуза работал в Карельском обкоме, был секретарем Олонецкого райкома партии.
Всех этих людей арестовали летом-осенью 1937-го, всем им предъявили обвинение в принадлежности к «организации Гюллинга — Ровно». Приговор, вынесенный двойкой 4 января 1938 года, для всех был один — высшая мера наказания.
61
7 января комиссия НКВД и прокурора СССР приговорила к расстрелу еще нескольких участников «организации», в том числе автомеханика Оскара Корпи и преподавателя финского педтехникума Мартына Лайхинена. Очевидно, что в конце 1937— начале 1938-го методы допросов еще более ужесточились, с момента ареста до вынесения приговора проходило порой совсем немного времени. Людей даже не успевали исключить из партии. Корпи был арестован 14 декабря в Петрозаводске. 7 января приговорен к расстрелу. 22 января, когда приговор уже был приведен в исполнение, Петрозаводский горком исключил его из членов ВКП(б).
И все же в ряде случаев отказ от данных ранее показаний заставлял следственные органы передавать дела в Особое совещание, которому не требовалось порой даже формального доказательства вины.
10 января 1938 года ОСО разбирало дело Александра Матилайнена. Уроженец Ленинградской области, тридцатилетний Матилайнен работал в карельском комсомоле с 1925 года. В 1929-м был направлен партией в ГПУ республики, где служил уполномоченным особого отдела. Работу эту оставил в 1932-м, когда X областная комсомольская конференция избрала его секретарем обкома ВЛКСМ. Матилайнен был объявлен участником «организации Гюллинга— Ровио» с 1923 года. Заметим, что тогда ему было 16 лет и до приезда в Карелию оставался еще год. Признательные показания были выбиты у него уже в августе 1937-го. На единственном допросе 23 августа он признался, что, выполняя установки «контрреволюционного националистического центра» в лице Гюллинга, Ровио, Вильми и Матсона, «воспитывал молодежь в узко националистическом духе, прини
62
мал в ВЛКСМ и направлял в высшие учебные заведения финперебежчиков, состоявших на особом учете НКВД, проводил через Осоавиахим обучение военному делу националистически настроенной финской молодежи, разделял низовые комсомольские организации по национальному признаку». Затем, видимо, ему была дана передышка, после которой Матилайнен написал целый ряд заявлений в партийные органы, где отказывался от данных показаний и указывал на жестокие методы допроса. В конце концов дело было передано в ОСО, которое приговорило Матилай-нена к заключению в ИТЛ сроком на 10 лет. В 1945-м он умер в лагере.
2 февраля 1938 года ОСО вынесло аналогичный приговор— 10 лет ИТЛ арестованным в конце декабря «за причастность к организации» П. Тиане-ну, А. Сааринену и Э. Сипи.
Преподаватель биологии Карельского педучилища Павел Тианен был одним из немногих, кто дожил до реабилитации. Вот что писал он в ЦК партии в 1956 году: «28 декабря 1937 года меня неожиданно арестовали и обвинили в контрреволюционной деятельности, не объясняя точнее, в чем эта «деятельность» заключается... Чтобы я признал себя виновным, мне не давали спать по нескольку суток. Я должен был стоять по 8—12 часов подряд, не давали кушать. Обещали все, лишь после того, как я признаю вину... Сразу было видно, что цель следователей — сделать меня виновным». Сломить его так и не удалось, он был отправлен в лагерь «за контрреволюционную деятельность».
ПЕРЕМЕНЫ В НКВД
Между тем в руководстве НКВД КАССР происходили серьезные перестановки. В январе 1938-го
63
из Карелии был отозван заместитель наркома внутренних дел Александр Солоницын. Он занимал этот пост с октября 1936 года и являлся правой рукой Тенисона, главным исполнителем всех его начинаний. Самого Тенисона отозвали в начале февраля. Перемещения, по-видимому, были связаны с подготовкой к процессу над Бухариным, Рыковым, Ягодой и др. В апреле 1938 года Тенисон был арестован и, как свидетельствуют некоторые источники, «умер в тюрьме». Наркомом внутренних дел Карелии стал Степан Матузенко, в прошлом украинский крестьянин и псаломщик, выпускник церковно-приходской школы и пограничной школы ОГПУ. В органах безопасности Матузенко служил с 1920 года, работал в разных концах Советского Союза, в Карелию был откомандирован в феврале 1938-го.
Изменения в руководстве НКВД республики на первых порах не повлияли на ход следствия по «делу Гюллинга — Ровио». Весь февраль продолжались аресты и вершили свою кровавую работу двойки.
13 февраля 1938 года комиссия НКВД и прокурора СССР приговорила к расстрелу очередную группу заключенных. Среди обвиняемых был один из старейших членов СДПФ и КПФ, участник Свеа-боргского восстания 1906 года и рабочей революции в Финляндии Йохан Лумивуокко. В Карелии он работал с 1927 года, был заместителем председателя ЦСНХ, сотрудником редакции «Пунайнен Карьяла», преподавателем курсов Карпрофсовета. В начале тридцатых он возглавлял радиокомитет и республиканский обком МОПРа. Лумивуокко тоже был одним из организаторов опорных групп КПФ в Карелии. Его арестовали осенью 1937 года и обвинили в принадлежности к «националисти
64
ческой организации с 1932-го и создании контрреволюционных националистических групп в радиокомитете».
В тот же день двойка приговорила к высшей мере наказания проректора по хозяйственной части Карельского пединститута Хуго Паасо, токаря Карелстроя Артура Нурми, заместителя директора Калевальского райпромкомбината Лаури Ханникай-нена. Всех их арестовали в январе, и следствие для них длилось меньше месяца.
К марту 1938 года двойки, по-видимому, прекратили свое существование, но тройки продолжали выносить приговоры едва ли не ежедневно. 21 марта был приговорен к расстрелу еще один член первого карельского правительства Василий Гурьев. 3 апреля тройка вынесла смертный приговор Илье Сонникову, первому секретарю Ребольского райкома партии и Илье Хрисанфову, бывшему руководителю Наркомтруда, председателю исполкома Ведлозерского райсовета. Здесь уже главным пунктом обвинения становится участие в «антисоветской организации карельских буржуазных националистов», при этом имя Гюллинга упоминается повсеместно.
В апреле все же некоторые приговоры троек становятся мягче. К 10 годам ИТЛ был осужден председатель Союза писателей Карелии Ялмари Виртанен. Осенью 1936 года вся республика торжественно и широко отмечала 30-летие его творческой деятельности, 14 февраля 1938-го его арестовали. Обвинения были стандартными, с поправкой на должность: «являлся участником антисоветской организации в Карелии, поддерживал связь с иностранными разведорганами, проводил финнизацию литературы и литературных кадров, затирал молодых карельских писателей, руководил
5 Зак. 3317 65
изданием книг явно антисоветского, националистического содержания». Виртанена вынудили признаться в предъявленных обвинениях. Позже в нескольких надзорных жалобах он от своих показаний отказался как от вымышленных, данных под пытками. В 1939 году по жалобам была проведена проверка, выявившая, что «фактов преступной деятельности Виртанена Я. установлено не было... По материалам дела на осужденных Гюллинга и Ровио, связь с которыми была расценена как вражеская, Виртанен Я. вообще не проходил...» Результаты проверки и заявления Виртанена о его невиновности не приняли во внимание, его просьбы о пересмотре дела остались без удовлетворения. 2 апреля 1939 года Ялмари Виртанен умер в лагере. В тот год ему исполнилось 50 лет.
После ареста Тенисона, с мая 1938 года, деятельность внесудебных органов в Карелии на время затихает. Аресты продолжались, но в действиях НКВД наблюдается уже определенная осторожность. И все же апогей жестокости был впереди.
ПОСЛЕДНИЕ АККОРДЫ
Осенью того же года судьбы людей вершили так называемые особые тройки, пришедшие на смену прежним внесудебным органам. По всей видимости, в работе особых троек принимали участие действительно высшие чины НКВД, прокуратуры и партии, хотя трудно себе представить, что нарком Матузенко, прокурор республики Михайлович и первый секретарь обкома Куприянов собирались каждый день. А именно так работали особые тройки в сентябре 1938-го. Создается впечатление, что команда Ежова, чувствуя приближение
66
конца, старалась уничтожить как можно больше людей.
Вообще, осенью 1938-го, когда выстрелы звучали каждый день, многим из арестованных по «делу Гюллинга — Ровно» участие в организации уже не инкриминировалось. Их теперь расстреливали за «индивидуальную» террористическую, диверсионную, шпионскую деятельность. Это хорошо видно на примере следствия по делу бывшего преподавателя финского педтехникума, редактора издательства «Кирья» Вяйне Такала.
Такала был арестован 15 февраля 1938 года как участник «организации Гюллинга — Ровно». На единственном допросе, 14 марта, который вели следователи Тидор, Сюнин и оперуполномоченный Гусев, он признался, что с 1921 года является агентом финской разведки, куда был завербован самим начальником охранки Эско Риекки. По его заданию собирал стратегическую информацию о продукции Онегзавода (бороны, моторы, косилки), а также о деятельности лыжной фабрики, ликеро-водочного и пивзаводов. Об участии в какой-либо организации на допросе не было сказано ни слова. Тем не менее, в тот же день ему предъявили обвинение по статьям 58—10 (контрреволюционная пропаганда) и 58—11 (участие в организации). Статьи о шпионаже в документе не было. Полгода в петрозаводской тюрьме Вяйне Такала ждал приговора, который был краток — шпион-националист (ст. 58—6, 10), высшая мера наказания. Процедура длилась минуты — он был 75-м в тот день. 2 октября приговор привели в исполнение.
Трудно сказать, почему статья 58—11 все реже появляется в обвинительных заключениях. Возможно, «дело Гюллинга — Ровно» к осени 1938-го исчер
67
пало себя в глазах следствия — основные участники уже были расстреляны. Может быть, сменились установки...
Кровавый шабаш продолжался два месяца. 8 декабря 1938 года Ежов был снят с поста наркома НКВД, затем арестован и расстрелян. Занявший его место Лаврентий Берия предпринял полную чистку старых кадров органов безопасности. В Карелии эта чистка коснулась первоначально лишь высших чинов. Матузенко арестовали в декабре 1938-го, дальнейшая его судьба не известна. Многие же следователи, чьи имена часто встречаются в документах по «делу Гюллинга — Ровио»,— Тидор, Сюнин, Володин, Антонов, Артемьев, Гусев, Ефремов, Калинин, Федотов, Гаймин продолжали трудиться в органах. Известно, что Тидор и Ефремов были уволены из НКВД в 1940 году и осуждены военным трибуналом «за извращенные методы ведения следствия и фальсификацию дел». Вряд ли приговоры были суровыми. Тидор, например, получил 2 года ИТЛ.
«ГРУППА ФОРСТЕНА»
Последняя точка была поставлена осенью 1939 года. 11 сентября Особое совещание при НКВД СССР рассматривало групповое дело на В. Форсте-на, Т. Алавирта, В. Пейпо-Гурьева, И. Туомайнена и И. Петрова. Эти люди, по мнению следствия, могли быть отнесены, наряду с Гюллингом, Ровио, Вильми и Мяки, к руководителям «финского националистического повстанческого центра».
Вернер Форстен являлся участником учредительного съезда КПФ. С 1920 года работал в Карелии, сначала в ревкоме КТК, затем семь лет возглавлял Ухтинский ревком; в тридцатые годы —
68
председатель Петрозаводского горсовета. В 1921-м приехал в республику Василий Пейпо-Гурьев, он был парторгом Карельской егерской бригады, индуктором обкома, занимал видные советские и хозяйственные посты в Калевале и Ругозере. Тойво Алавирта в двадцатые годы работал в Ленинграде, возглавлял финскую секцию при ЦКК ВКП(б). С 1927-го был первым секретарем Кале-вальского райкома партии, с 1935-го — директором совпартшколы в Петрозаводске. Все они являлись участниками рабочей революции в Финляндии, политэмигрантами 1918 года. Последним был вынужден покинуть родину Илья Туомайнен. Работал в Ленинграде, в 1930-м перебрался в Карелию. Талантливый инженер, он спроектировал и построил механический завод шпалопиления и в 1932 году был назначен директором Петрозаводской лыжной фабрики. Пятым по делу проходил калевальский карел Иван (Юкка) Петров, участник гражданской войны, секретарь и заведующий отделами обкома партии при Ровно и Аполонике; вместе с ними он представлял карельскую парторганизацию на XVII съезде ВКП(б).
Большинство участников «группы Форстена» арестовали в июле-августе 1937 года. И. Петрова, работавшего первым секретарем Дедовичского райкома партии Ленинградской области, арестовали последним, 25 ноября, и, по распоряжению Тенисона, этапировали в Карелию как особо опасного преступника. Их содержали в петрозаводской тюрьме и обвиняли в контрреволюционной деятельности, участии в «шпионско-повстанческой националистической организации» и шпионаже в пользу Финляндии. Впрочем, Петров о своей шпионской деятельности узнал лишь из обвинительного заключения — во время следствия это преступление ему
69
не инкриминировалось. Допросы шли интенсивно и уже осенью-зимой 1937-го почти все обвиняемые готовы были сознаться в чем угодно и оговорить любого, начиная с себя. Сломить не удалось только Туомайнена, который до конца отрицал свою вину и существование в Карелии контрреволюционной организации.
Вначале «группа» состояла из шести человек. Еще одним обвиняемым стал Герман Саксман, член II Интернационала, красногвардеец, участник финляндской революции. В Карелии он работал на разных постах, в том числе возглавлял Наркомат легкой промышленности. Не выдержав пыток, он умер в тюремном лазарете в 1938 году.
В мае 1938-го допросы прекратились, дело фактически закончили и арестованным предъявили окончательное обвинение.
Сегодня сложно объяснить, почему тогда же или осенью им не вынесли приговор. Можно предполагать, что групповое дело, да еще с обвиняемыми масштаба «националистического центра», не могло быть рассмотрено обычным внесудебным органом, а для Военной коллегии явно не хватало доказательств. В какой-то степени эту версию подтверждает заявление Петрова, написанное в 1946 году на имя Жданова. Вот что там говорилось: «Я якобы с 1932 по 1935 г. состоял в антисоветской националистической организации, ставившей своей задачей отделение Советской Карелии от СССР. Следствие по делу вели почти два года... тенденциозно, с нарушением самых элементарных правил. Обвинение предъявили лишь 16 мая 1938 г., очных ставок не давали, мои заявления и протесты во внимание не принимались, факты искажались. Достаточно сказать, что за время ведения следствия мое дело побывало в Военной коллегии
70
Верховного суда СССР, два раза в разных военных трибуналах, один раз в Специальной коллегии Верховного суда Карелии и все эти органы юстиции отказались судить меня за отсутствием улик...» Возможно и то, что после гибели Гюллинга и вследствие перемен, происходивших в НКВД, установки действительно меняются, и «дело Гюллинга — Ровио» перестает иметь первостепенное значение.
До начала 1939 года арестованных содержали в петрозаводской тюрьме, но на допросы не вызывали. В феврале начинается новый виток следствия, однако допросы ведутся уже совсем по-другому, да и следователи сменились. Обвиняемые один за другим отказываются от своих показаний, идет полный демонтаж прежних обвинений. В конечном итоге дело могло быть передано только на рассмотрение ОСО.
11 сентября 1939 года Особое совещание осудило Форстена, Алавирта, Пейпо-Гурьева, Туомайнена и Петрова по статье 58 к заключению в ИТЛ на 8 лет каждого. До реабилитации дожили двое — Вернер Форстен и Юкка Петров.
ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ
Имена уничтоженных по «делу Гюллинга — Ровио» людей можно называть и называть: Ээро Анто-нен, Оскар Иогансон, Вейкко Карттунен, Юсо Матеро (Мюрюляйнен), Рагнар Нюстрем, Адам Росси, Ида Терхо, Айно Форстен, Ээро Хаапалайнен, Иоганн Хейкконен, Арвид Хирвонен, Калле Экман, Ханнес Ярвимяки... Некоторые, не выдержав пыток, умирали в тюрьмах, не дождавшись приговора,— Герман Саксман, Севери Лайне, Иван Вихко. Нам известен лишь один случай, когда арестованному по «делу» человеку был вынесен оправдатель-
71
ный приговор. Иван Таркканен приехал в Карелию в 1922 году из США. Окончил Ленинградский комвуз, работал директором Карельской совпартшколы. Потом перебрался в Ленинградскую область, устроился завучем Юковской неполной средней школы. Там его и арестовали в марте 1938-го как участника «контрреволюционной националистической организации». Более года он находился в Ленинградской тюрьме НКВД № 1. 14 июля 1939 года Таркканена освободили в связи с прекращением дела. В партии его восстановили только в 1956-м.
16 июля 1955 года Военная коллегия Верховного суда СССР полностью реабилитировала Э. Гюллинга, Г. Ровно, В. Форстена, Т. Алавирта, В. Пейпо-Гурьева, И. Туомайнена, И. Петрова. Других реабилитировали в 1956—1958 годах. О. Вильми и С. Макарьеву честное имя возвращено лишь в 1965-м, А. Раасу — в 1970-м, Л. Ханникайнену — в 1989-м, Э. Сипи-Куусинену в 1990-м. Сколько новых имен нам предстоит еще узнать?
Можно спорить, когда все началось — в 1934, 1929, 1917? Но что мы знаем о том времени и о том поколении людей, которые умирали оклеветанными, но продолжали верить в свою партию и начатое ею дело? Постаравшись забыть о них, как и о тех, кто находился по другую сторону колючей проволоки, мы сами сегодня становимся жертвами фанатичной преданности большим и маленьким вождям, служим идее, а не человеку.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Отчеты наркома внутренних дел. Ленинская правда, 1990г 28 августа.
Л- Подсчитано по: Статистический ежегодник Карелии 1922 г. Вып. II, ч. I. Петрозаводск, 1923. С. 12—13.
3. Перепись населения АКССР 1933 г. Выл. I. Петрозаводск, 1934. С. 18.
4. Подсчитано по: Перепись населения АКССР 1933 г. Вып. III. Петрозаводск, 1935. С. 16—17, 47.
5. Rislakki J. Maan alla. Porvoo, 1986. S. 165—167.
6. Ibid. S. 165.
7. Ibid. S. 166.
8. Ibidem.
9. XV лет Советской Карелии: Тезисы и материалы для докладчиков. Петрозаводск, 1935. С. 59—60.
10. Подробнее см.: Чухин И. Каналоармейцы. Петрозаводск, 1990. С. 193—200.
11. Здесь и далее, когда речь идет о судьбах людей, главными источниками были: личные дела членов партии, хранящиеся в ГАОПДС РК (ф. 3, оп. 6); справки Министерства безопасности РК; публикации о партийной реабилитации в газете «Ленинская правда» (1988—1991). Чтобы не загружать текст, отсылки к конкретным документам делаться не будут.
12. ГАОПДС РК, ф. 3, оп. 3, д. 140, л. 4—24.
13. Красная Карелия, 1935, 14 января.
14. ГАОПДС РК, ф. 3, оп. 3, д. 251—252.
15. Там же, ф. 3, оп. 3, д. 252, л. 39.
16. Красная Карелия, 1935, 3—10 ноября.
17. ГАОПДС РК, ф. 3, оп. 3, д. 296, л. 64—68.
18. Подсчитано по: Карельская организация КПСС в цифрах. Петрозаводск, 1985. С. 72—75.
19. Tuominen A. Kremlin kellot. Helsinki, 1956. S. 367.
20. Ibidem.
21. ГАОПДС РК, ф. 3, on. 3, д. 296, л. 77—78.
22. Tuominen A. Op. cit. 5. 367—368.
23. Ibid. S. 372.
24. Ibid. S. 369—370.
25. См. примечание 11.
26. См.: Жогин Н. В. Об извращениях Вышинского в теории советского права и практике. Советское государство и право, 1965. № 3. С. 27; Конквест Р. Большой террор. Нева, 1990, № 6. С. 146—148.
73
ПЕЧАЛЬНЫЙ ЗВОН КОЛОКОЛОВ
Из истории гонений на церковь и верующих в Карелии
Вплоть до середины восьмидесятых годов господствовала официальная точка зрения о том, что «...никаких религиозных гонений в советской стране не было и быть не могло»1. К сожалению, это не так. Скорее, следует согласиться с авторами книги «На пути к свободе совести», утверждавшими, что религия после революции «...была поставлена в почти невыносимые условия, загнана в своего рода гетто, над которым были установлены постоянное наблюдение и полный контроль»2.
Анализ государственно-церковных отношений в Карелии в первые годы советской власти, а тем более в конце двадцатых, в тридцатые годы, тоже убеждает в этом. Наши заметки о гонениях на церковь и верующих в Карелии основаны на архивных документах, многие из которых обозначены грифом «секретно». Хронологические их рамки — в основном двадцатые — тридцатые годы, хотя при необходимости, для более полного раскрытия темы, особенно по вопросам репрессий в отношении духовенства, мы делаем экскурс и в период первых лет советской власти, и в начало двадцатых годов.
1 Бонч-Бруевич В. Д. Избранные атеистические произведения. М., 1973. С. 51.
2 На пути к свободе совести / Сост. и общ. ред. Фурмана Д. Е. и о. Марка (Смирнова). М., 1989. С. 10—11.
74
В Госархиве Республики Карелия хранятся материалы одного из руководителей республиканской организации СВБ (Союза воинствующих безбожников), инициаторов и исполнителей закрытия церквей, автора ряда антирелигиозных брошюр, выпущенных Карельским государственным издательством в конце тридцатых годов, названия которых говорят сами за себя: «Сталинская Конституция и религия» (1937 г.), «О вражеской деятельности церковников и сектантов» (1938 г.), «Церковь на службе у капитала» (1939 г.). Все они принадлежат перу неистового атеиста — В. И. Клишко. В марте 1950 года он, работая уполномоченным Совета по делам Русской православной церкви при Совете Министров СССР по Карело-Финской ССР, сам того не подозревая, написал обобщающую справку о гонениях и репрессиях на церковь и верующих в Карелии с 1917 по 1950 годы. Эта справка заканчивалась словами: «В наш век, когда все пути ведут к коммунизму, нельзя примиренчески относиться к религии и религиозным пережиткам, которые являются серьезным препятствием на нашем пути к коммунизму»1. И, судя по тексту, с «препятствиями» в лице верующих не церемонились. Обратимся к самому документу:
Русская православная церковь в Карелии.
20 марта 1950 г.
По данным Св. Синода, опубликованным в «Русском календаре за 1913 год», 1 января 1910 года на территории бывшей Олонецкой губернии было: 594 собора и церкви, 1724 часовни и молитвенных дома, 17 монастырей. В них вели службу:2 714 свя
1 ЦГА РК, ф. 2434, оп. 1, д. 3/22, л. 8.
2 В документе — находилось.
75
щенников, диаконов и Псаломщиков, 416 монахов, монахинь, послушников и послушниц. После Великой Октябрьской социалистической революции по требованию трудового населения большинство церквей, часовен и др. молитвенных домов было закрыто.
На 1 января 1930 года в Карелии насчитывалось лишь 218 церквей (т. е. с 1917 по 1930 годы в республике было закрыто 376 соборов и церквей.— Б. Д.). Их обслуживали 200 чел. служителей культа (священников, диаконов и псаломщиков).
До Октябрьской революции в одном только г. Петрозаводске было более 40 церквей, часовен и др. молитвенных домов.
До Великой Отечественной войны в Карелии насчитывалось 50 действующих церквей, из них в Петрозаводске — 2.
Большинство церквей не имело перед войной служителей культа, и эти церкви (даже в Петрозаводске) обслуживали сами верующие, богослужения проводили... женщины («матушки») около алтарей (в алтари заходить женщинам церковь не разрешает!) (Курсив наш.—,Б. Д.).
На 1 января 1950 года в Карело-Финской ССР было 9 действующих церквей, которые обслуживали 15 служителей культа. В Петрозаводске действуют 2 церкви, в которых насчитывается 7 служителей культа. Кроме того, действует церковь в Со^оменском рабочем поселке. Ее обслуживает
ж служитель культа.
Двадцать лет назад, в 1930 году, церковные советы и двадцатки, как правило, возглавляли антисоветские элементы и нередко ярые враги советской власти...
На 20 марта 1950 года в республике насчитывалось 15 служителей культа... Из них были посвя
76
щены в сан до революции 2 человека, до Великой Отечественной войны — 2 человека, в годы войны— 1 человек, после войны—10 человек... За последние годы церковники стали пополнять свои кадры главным образом за счет бывших служителей культа, которые отбыли до войны свои сроки лишения свободы и перешли на различную советскую работу (после отбытия сроков лишения свободы — Б. Д.), а после войны снова стали служителями культа (курсив наш.— б. Д.)\
Данная справка — своего рода летопись гонений и репрессий властей на церковь и верующих Карелии с 1917 по 1950 годы. Были, правда, допущены в ней небольшие неточности. Так, например, до войны почти все церкви, функционировавшие в населенных пунктах республики, в том числе в г. Петрозаводске, были закрыты. 3 июня 1941 года Председатель Президиума Верховного Совета Карело-Финской ССР О. Куусинен и и. о. секретаря Президиума Верховного Совета республики Ф. Балагуров подписали Указ о закрытии Неглинской церкви в Первомайском районе г. Петрозаводска. Несмотря на тревожные дни начала Великой Отечественной войны, Президиум Верховного Совета КФССР на своем заседании, состоявшемся 15 июля 1941 года, нашел время для рассмотрения и принятия решения о закрытии последней церкви в Петрозаводске — Зарецкой.
За каждым из закрытых, разгромленных, сожженных 594 соборов и церквей, 1724 часовен — боль тысяч и тысяч граждан, верующих людей Карелии. В указанной выше справке В. И. Клишко
1 ЦГА РКГ ф. 2434, оп. 1, д. 3/22, л. 1—3.
77
не были названы конкретные фамилии священников и монахов Карелии, репрессированных в годы культа личности Сталина, но то, что было именно так — сомневаться не приходится. Напомним читателю, что до революции на территории нашего края насчитывалось 714 человек духовенства различных рангов и 416 монахов, монахинь, послушников и послушниц. Перед войной даже несколько последних функционировавших церквей, в том числе и в Петрозаводске, не имели уже служителей культа, и богослужения в них проводили сами верующие, в том числе и женщины. Закрытие и уничтожение церквей сопровождалось репрессиями в отношении духовенства.
Здесь нам никак нельзя не сделать хотя бы краткого экскурса в период первых лет советской власти. В эти годы в сложнейших условиях гражданской войны, голода и разрухи проводился в жизнь Декрет СНК РСФСР «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», подписанный В. И. Лениным 20 января 1918 года. Государственно-церковные отношения в первые годы советской власти — тема отдельного разговора. Здесь лишь заметим, что, к сожалению, отсчет антирелигиозным гонениям, закрытию церквей, сбрасыванию и переплавке колоколов и даже расстрелам священников, вопреки здравому смыслу и в нарушение законодательных актов о свободе совести, начался не в тридцатые и даже не в двадцатые годы, а с самых первых лет молодого Советского государства. По оценке Н. Чугуновой, в масштабе страны «к 22-му году по суду было расстреляно белого духовенства 2691 человек, монашествующих мужчин 1962, монахинь и послушниц 3447, без суда было расстреляно не менее 15 тысяч, ликвидировано более 700 монастырей.
78
Соловецкий, как известно, тогда же был превращен в первый концлагерь»1.
Архивные документы свидетельствуют, что Карелия была в числе тех территорий Советского государства, где уже в первые годы советской власти административно-государственные органы превратили национализацию монастырей в их погром, решали сложные вопросы религиозной жизни не путем убеждения и просвещения, а через административный нажим, переходивший нередко в произвол и репрессии в отношении служителей культа и даже рядовых верующих.
Трагические события разыгрались, например, в конце октября — начале ноября 1918 года в Александро-Свирском монастыре. Авторы дорево-v люционного времени, изучавшие историю этого монастыря, подчеркивали, что по своему славному историческому прошлому, роли в истории Русского Севера и в жизни Русской православной церкви он стоял в ряду таких известных обителей, как Валаам и Соловки. В октябре 1918 года местные органы власти проводили национализацию имущества этого монастыря, которая завершилась расстрелом в ночь с 1 на 2 ноября того же года Олонецкой уездной чрезвычайной комиссией настоятеля Александро-Свирского монастыря архимандрита Евгения, казначея иеромонаха Варсоно-фия, священника Перова и гражданина Стальбов-ского.
В том же 1918 году за противодействие декрету СНК РСФСР о свободе совести, выразившееся в отказе передать государству духовные учебные заведения, был выслан из губернии ряд видных священников Олонецкой епархии Русской право
1 Чугунова Н. Оптина, Завязь... Огонек, 1989, № 34.
79
славной церкви: ректор Петрозаводской духовной семинарии протоиерей Н. К. Чуков, председатель совета духовного училища епархии священник П. В. Дмитриев, протоиереи Метелев, Дроздин, священники Н. Звероловлев и Сперанцев.
13 марта 1919 года Олонецкий епархиальный совет Русской православной церкви обратился в Олонецкий губисполком с просьбой пересмотреть дела опальных священнослужителей. На следующий день члены губисполкома приняли постановление: «Уведомить Олонецкий епархиальный совет о том, что советская власть, в частности Олонецкий губисполком, против духовенства, как такового, ничего не имеет. Лицам же, за коих епархиальный совет ходатайствует, надлежит подать собственноручное заявление об освобождении»1.
После этого заседания губисполкома были пересмотрены дела ряда «опальных» священнослужителей, как писали в официальных документах тех лет, но их освободили, как оказалось, ненадолго. В начале двадцатых годов вновь начались аресты служителей культа. Вот один из секретных документов конца 1922 года — постановление Президиума Карисполкома о выселении в Сибирь священников Олонецкой епархии Русской православной церкви.
Протокол № 36 заседания Президиума Карельского исполнительного комитета от 22 декабря 1922 года
Присутствуют: Архипов, Поттоев, Нуортева, Янис, Ющиев, прокурор КТК Копырев.
ЦГА РК, ф. 28, оп. 1, д. 22/171, л. 24.
80
Председательствует: Архипов. Секретарь: Ющиев.
Слушали: Отношение Кароблотдела ГПУ от 22/XI 1.1922 года за № 4361/с о выселении из пределов КТК б. епископа Ефимия, священников: Ха-зова и Гумилева.
Постановили: Принимая во внимание, что б. епископ Ефимий и священники Хазов и Гумилев обвинялись в контрреволюционной агитации и преступлении, что в отношении всех доказано, но по амнистии 5-й годовщины от наказания освобождены, что данные лица являются вредными элементами, и пребывание их в пределах Картрудкоммуны, в которой еще не изжита белогвардейщина, и для означенных лиц КТК является благоприятной ареной для их контрреволюционной агитации, Президиум Карисполкома постановляет: епископа Ефимия, т. е. Лапина Евгения и священников: Хазова и Гумилева выселить из пределов КТК сроком не менее чем на пять лет в Сибирь, подтвердить ходатайство Кароблотдела ГПУ и просить особую комиссию при наркомвнуделе РСФСР разрешить указанное выселение, результат чего сообщить Кар-исполкому и ГПУ телеграфом.
Принимая во внимание, что дальнейшее их пребывание в данный момент на свободе может поднять противоположное настроение масс, предложить ГПУ до получения подтверждения от особой комиссии, принять соответствующие меры изоляции указанных лиц1.
Напрасно опасался Президиум Карисполкома, принимая меры к изоляции священников Олонец
1 ЦГА РК, ф. 549, оп. 1, д. 16/162, л. 229.
81
6 Зак. 3317
кой епархии Русской православной церкви, так как никаких антигосударственных преступлений, в чем их обвиняли, они не совершали, что стало известно только в последние годы. В Петрозаводске живет внучка одного из указанных выше священников — Георгия Ивановича Гумилева — Ида Анатольевна Смирнова. После ее запроса в КГБ и прокуратуру Карельской АССР подтвердилась невиновность деда, в чем она и не сомневалась никогда. Г. И. Гумилев, как и другие священники, стал жертвой первого этапа антицерковного террора и беззакония.
Репрессиям подвергались не только представители духовенства, но и рядовые верующие. Вот только один из типичных примеров произвола в отношении рядовых верующих. Председатель Верховного суда Карельской АССР Б. К. Таратунин в своем интервью, данном республиканской газете «Ленинская правда», говорил: «10 января 1938 года были арестованы, а затем и расстреляны две крестьянки-вдовы Екатерина Житейная и Наталья Костина из села Сумпосад Беломорского района. «Вина» 47-летней Житейной и 64-летней Костиной заключалась в том, что после того как в 1935 году в Сумпосаде закрыли церковь1, набожные поморки продолжали молиться на дому у одной из верующих. Конечно же, теперь женщины реабилитированы, о чем мы и сообщили дочери Екатерины Житейной в Архангельск, откуда пришел в прокуратуру запрос об этом деле»2.
Преследования и расстрелы за православную веру, закрытие и разгром церквей, изъятие церков
1 Президиум КарЦИКа принял решение о закрытии церкви в Сумпосаде 8 мая 1936 года.
2 Ленинская правда, 1989, 4 марта.
82
ных ценностей — все это звенья в цепи многолетнего антицерковного террора, которые сегодня отнесены к преступлениям против человека. Но в тридцатые годы истребление священнослужителей и рядовых верующих оценивалось официальной пропагандой как «вклад в борьбу с контрреволюционными элементами и бандами». В этой фразе вся мораль той эпохи, точнее свидетельство ее безнравственности.
Результаты «гигантских успехов в социалистическом строительстве», о чем в 1939 году говорили на многочисленных собраниях, посвященных итогам XVIII съезда партии, в полной мере ощущаем только сейчас. Все экономические реформы, проводимые в стране в последующие годы, пока, к сожалению, ощутимых результатов не дали. Но в духовной жизни, пусть медленно, но все-таки изменения происходят. Начало становления новых государственно-церковных отношений и осуществления подлинной свободы совести было положено во второй половине восьмидесятых годов в связи с подготовкой и празднованием 1000-летия крещения Руси, получившими не только религиозное, но и широкое общественно-политическое звучание. Эта историческая дата была отмечена и в Карелии. В праздничных мероприятиях, посвященных 1000-летию крещения Руси, принял участие митрополит Ленинградский и Новгородский Алексий (ныне — Патриарх Московский и всея Руси Алексий II).
В конце сентября 1990 года Верховный Совет СССР принял первый общесоюзный Закон «О свободе совести и религиозных организациях». Парламентские корреспонденты газеты «Правда», на наш взгляд, дали этому документу точную политическую оценку. «Нынешний Закон о свободе совести,— писали они,— это своего рода искупле-
83
ние государством греха перед духовным наследием религии»1. 25 октября 1990 года Верховный Совет РСФСР принял Закон «О свободе вероисповеданий», на основе которого строятся и развиваются современные государственно-церковные отношения как в Российской Федерации в целом, так и в Республике Карелия.
Итак, сделаны первые шаги на пути искупления. Признав грех — сумеем ли искупить его?
Правда, 1990, 27 сентября.
ПОТЕРЯННЫЙ МИР
Раскулачивание, ликвидация кулачества как класса — что это было? Как проводилась в жизнь эта политика? Каковы ее результаты? Полных ответов на эти вопросы у нас пока нет.
Коллективизация, составной частью которой была политика ликвидации кулачества как класса, стала пробным камнем, первым грандиозным экспериментом сталинского руководства над своим народом. Оценки ученых тут весьма расходятся, но в любом случае потери человеческих жизней в годы «великого перелома» — миллионные. Однако репрессии обрушились на крестьянина не сразу. Сначала его пытались задушить экономическими мерами. Под ними понималось прежде всего увеличение налогового обложения. Такого рода меры весьма охотно применялись по отношению к зажиточным крестьянам уже в 1926—1927 годах. Причем часто наносились удары по хозяйствам наиболее рентабельным, больше других производящим продуктов на продажу.
Председатель СНК РСФСР А. И. Рыков, выступая на собрании актива Ленинградской парторганизации 30 ноября 1928 года, говорил: «Индивидуальное обложение хотя бы одного середняцкого хозяйства из 100—200 дворов, перешедшего без найма рабочей силы и аренды к лучшей
85
системе обработки земли, означает по существу борьбу против культурного земледелия»1. Все более и более усиливающееся давление налогового пресса на зажиточных крестьян имело причину, на которую указывает известный экономист-аграрник профессор Н. Д. Кондратьев: есть страх перед существующим и несуществующим кулачеством. Этот замечательный ученый, работы которого до сих пор почти недоступны, писал: «...Легко находить кулаков там, где имеет место здоровый, энергичный слой крестьянских хозяйств с наиболее высокой производительностью труда и наиболее быстрым накоплением»2.
Не полагаясь более на «меры экономического порядка», Сталин и его окружение посчитали возможным покончить с кулаком «в порядке административных мер». Одной из ступеней по подготовке к этой беспрецедентной акции была работа специальной комиссии Совнаркома СССР по тяжести налогообложения. Комиссия констатирует наличие в стране 3,9 процента кулаков на 1926— 1927 годы. Но было ли кулачество классом? Известный экономист А. В. Чаянов писал: «...B пределах русского крестьянства социальная дифференциация находится еще в зачаточном состоянии»3. Многие советские ученые, в частности академик ВАСХНИЛ В. А. Тихонов, не считают кулачество отдельным классом, а слоем в составе класса крестьянства. К моменту начала раскулачивания эта социальная группа в составе крестьянства по официальным данным составляла всего 2,2 процента.
1 Рыков А. И. Избранные произведения. М., 1940. С. 441.
2 Большевик, 1927, № 13. С. 46.
3 Чаянов А. В. Крестьянское хозяйство. М., 1989. С. 428.
86
11 января 1930 года в газете «Правда» была опубликована передовая статья «Ликвидация кулачества как класса становится в порядок дня», в которой содержится призыв «объявить войну не на жизнь, а на смерть кулаку и в конце концов смести его с лица земли». Война, как мы понимаем, позволяет применять любые меры в отношении противника.
Теперь обратимся к одному любопытному документу, утвержденному Президиумом ЦИК СССР 4 февраля 1930 года. Называется этот документ «Секретная инструкция ЦИКам и Совнаркомам союзных и автономных республик, краевым и областным исполнительным комитетам». В тексте документа, подписанного М. И. Калининым, А. И. Рыковым и А. Енукидзе, читаем: «...Общее число ликвидируемых хозяйств по всем районам составляло бы в среднем 3—5%. Настоящее указание (3—5%) имеет целью сосредоточить удар по действительным кулацким хозяйствам и безусловно предупредить распространение этих мер на какую-либо часть середняцких хозяйств»1. Интересен этот документ тем, что противоречит очевидным фактам: если на 1926—1927 годы имелось 3,9 процента кулаков, а на 1929 год почти вдвое меньше, то, таким образом, «указание» о 3—5 процентах, которые следует подвергнуть раскулачиванию, является не чем иным, как. сознательным, заведомым распространением мер, предусмотренных по отношению к кулачеству, на часть середняц-
КИХ0Х60^тиСмся еще к одному документу, датируе-^*Г« маем 1931 года, который дает критерии для ^рий:аселенияД Подлежащих раскулачиванию:
1 ЦГА РК, ф. 604, оп. 1, д. 43, л. 17.
87
«а) кулацкие хозяйства, обложенные в 1930—1931 гг. в индивидуальном порядке; б) кулацкие хозяйства, которые по времени проведения сельхозналога 1930—1931 гг. ликвидировали сами или под бременем налогового пресса свои кулацкие признаки; в) хозяйства лиц, живущих в течение последних лет и в настоящее время на нетрудовые доходы (торговцы, подрядчики, скупщики, крупные домовладельцы), хотя они не облагались сельхозналогом по причине отсутствия у них сельского хозяйства; г) хозяйства лиц, бывших в прошлом крупными промышленниками, купцами, подрядчиками, как не облагаемые налогом, так и облагаемые в настоящее время в общем порядке»1. Такого рода критерии, из которых только первый позволяет говорить о действительных кулаках, давали возможность для самого широкого их толкования и, следовательно, объективно способствовали самому дикому произволу в деятельности районных троек по коллективизации.
Обратимся к низовому звену, к тем своеобразным «критериям», которые использовались представителями райтроек по коллективизации. Вот типичные формулировки Олонецкой райтройки: «хозяйство единоличное, выше среднего», «ниже среднего, но ненадежный элемент», «подрыв авторитета местных властей и тормоз коллективизации»2. А вот достойный перл, который хочется воспроизвести полностью: «Семью Богданова считать необходимым выселить из района, как проявившую себя в весну 1931 года явно антиколхозной и разлагающей»3.
1 ЦГА РК, ф. 604, on. 1, д. 1/3, л. 1.
2 ЦГА РК, ф. 604, оп. 1, д. 1/4, л. 131.
3 Там же, л. 131.
88
No comments:
Post a Comment