учет» — 18, «легалистов» — 3, «подозреваемых» — 56.
Правые эсеры по учету 1928 года были представлены следующими цифрами: «твердый учет» — 12, «подозреваемые» — 32, «легалисты» — 6.
В отчете о работе секретного отдела ГПУ АКССР от 25.04.1928 года говорилось: «...Учтенные ГПУ АКССР эсеры ничего серьезного из себя не представляют и в настоящее время каких-либо опасений не вызывают, так как в большинстве своем омещанились и, как эсеры, разложились».
В рапорте от 1.04.1929 года в секретный отдел полномочного представителя ОГПУ в Ленинградском военном округе заместитель начальника ГПУ АКССР Чарский докладывал: «Оживления деятельности как правых, так и левых эсеров не выявлено. Нужно отметить, что абсолютное большинство членов указанных партий, состоящих у нас на учете, вступили в партию в наивысший революционный подъем, после февральской революции, не имея ясного представления о партии. В данное время по своему развитию, как вообще, так и политически, многие из них ничем не выделяются из общей массы населения. Более развитые и активные члены партий, как правых, так и левых эсеров, являются нашими осведомителями...»
Работа по учету «бывших социалистов» велась, очевидно, вплоть до конца тридцатых годов, когда в кровавом месиве сталинских репрессий были перемешаны коммунисты, в том числе и 20 тысяч чекистов, и остатки их бывших политических противников.
Изучая в наши дни факты и события российской и советской политической истории, нельзя, как нам кажется, допускать такие ошибки, которые до
29
poro могут обойтись и в науке и в политике. История российских политических партий содержит много поучительного. Она, к сожалению, показывает, что российская демократия до сих пор обладала в большей степени разрушительным, а не созидательным потенциалом. Исторический опыт показывает и то, как дорого может обойтись разрыв между «демократизмом» и «патриотизмом». (А разве сейчас это не есть одна из главных проблем политической жизни России?)
Необъективное отношение к истории российских политических партий в прошлом переносится сейчас на историю коммунистической партии и органов, стоящих на защите государственных интересов. Хотя известный в науке принцип «историзма» никак не позволяет напрямую сравнивать партию большевиков образца 1917 или 1937 года с КПСС образца года 1991-го.
Столь же недопустимы прямые аналогии между «тогдашними» «Союзом русского народа», партиями кадетов и эсеров с их «нынешними» политическими преемниками. То же самое относится и к государственным институтам. Например, к армии и к органам государственной безопасности. ВЧК — ГПУ—НКВД по их функциям, задачам, роли в общественной жизни никак не были похожи на КГБ и тем более на нынешние «демократизированные» органы безопасности.
Исторический опыт показывает, что борьба политических партий в случае ее перерастания в борьбу существующих устоявшихся государственных институтов приводит, в конечном счете, к серьезным общественным потрясениям.
За прошедшие семьдесят с лишним лет ситуация в стране изменилась коренным образом (и далеко не везде в худшую сторону). Мы долж-
30
ны заниматься конструктивной критикой прошлого, но при этом мы должны воспротивиться огульному охаиванию своей предыдущей истории. Чувство патриотизма, любовь к Отечеству помогут нам разобраться в прошлом, для того, чтобы правильно оценить настоящее и сделать точные прогнозы на будущее.
Очень хочется, чтобы из уроков истории делали правильные выводы и брали «из прошлого» только то, что может помочь консолидировать общество, построить наконец-то после стольких тягот и лишений в нашей стране правовое гражданское государство, в котором бы неукоснительно гарантировались права человека.
Часть «Справочника»,
Советская
Ф. и. о.
Воз-
Соц.
Образова-
служба и
раст
полож.
ние
должность
Карельская Трудовая Коммуна
Анархисты
1. Алексеев 21 крест. Константин
Алексеевич
2. Введенский 31 собст-Павел Алек. венник
3. Грунтов 21 гражд.
4. Ельпидинский 52
5. Ефремов Михаил 30 крест. Иванович
6. Налевайко Захар 27 крест. Иванович
7. Светлов Алексей 25 крест. Павлович
политехи. институт секретарь Олон. губ-продкома моряк
служащий губернского статбюро
учитель дет. дома
моряк моряк моряк
Олонецкая губер t
Анархисты
1. Бахрушев 42 крест. Александр
2. Ельпединский Ю. Я. 32 духов.
3. Исаков 21 крест. Василий Фед.
4. Груглов 36 крест. Михаил Ефим.
5. Уткин Дмитрий 40 крест. Алекс.
Левые эсеры
6. Капустин Иван 31 интелл. Николаевич
среднее кооператор
духовное среднее
учитель фельдшер
22-й дорож, стрел.
фельдшер
служащий
Петроз. военкомата
32
которая касалась местных «социалистов»
Какое положение или должность заним. в партии и каким пользо-
Партия, группа
Время вступления в партию
Активен или нет
Примечание
вался влиянием
рядовой
анархист-коммунист
1918
-
-
бывший
анархист-
1917
—
-
секретарь
универсалист
рядовой
анархист-коммунист
1921
активен
антисоветского направления,
склонен к бандитизму, в группе не состоит, хотя собрания посещает
рядовой —
рядовой анархист-
коммунист
активен
активен
активен —
— бывший
урядник
1918 активен
активен
1920
1918 1918
3 Зак. 3317
33
«ДЕЛО ГЮЛЛИНГА-РОВИО»
НЕОБХОДИМОЕ ВСТУПЛЕНИЕ
Об истории репрессий в Карелии пока можно говорить лишь фрагментарно — очень многого мы еще не знаем, многое, возможно, утеряно навсегда.
Маховик террора раскручивался в республике так же, как и по всей стране: была борьба с контрреволюцией, религией, оппозицией, кулачеством. Так же, как в других национальных республиках, велась критика «великорусского шовинизма» и проводилась в жизнь «ленинско-сталинская национальная политика». Несколько лет спустя эта политика называлась уже не иначе как «финниза-ция» Карелии и жестоко преследовалась (как, впрочем, и «карелизация»). Люди, проводившие ее в жизнь и искренне верившие, что строят светлое коммунистическое завтра для всех народов мира, в большинстве своем были уничтожены. До сих пор не только судьбы, но и имена многих из них не известны даже историкам. Обращаясь к так называемому «делу Гюллинга-Ровио», мы вскрываем лишь небольшой пласт трагической истории тех лет.
Формально «дело Гюллинга-Ровио» можно считать зловещим изобретением Карла Тенисона, главы Карельского НКВД в 1936—1938 годах. Судя по его отчетам 1937 года наркому Н. Ежову1,
Здесь и далее см. примечания в конце статьи.
34
«контрреволюционная организация финских буржуазных националистов», возглавляемая Э. Гюл-лингом и Г. Ровно, возникла в Карелии в 1920 году. Организация эта ставила своей целью отторжение Карелии от СССР и присоединение ее к буржуазной Финляндии. Она имела разветвленную сеть повстанческих, диверсионно-вредительских и шпионских групп по всей республике и охватывала все сферы народного хозяйства.
Понятно, что, собирая материалы для следствия, Тенисон лишь выполнял установки центрального руководства, с которыми он прибыл в Карелию в апреле 1936-го. К середине лета 1937 года, когда новый нарком «нащупал все основные нити разветвленного контрреволюционного заговора», а в Москве были арестованы бывшие руководители республики, определилось, видимо, и название «дела». Если повнимательнее вчитаться в бумаги Тенисона, становится очевидным: о какой бы группе обвиняемых ни шла речь (правые, карельские националисты, повстанцы-пожарники, шпионы, вредители-диверсанты), всегда фоном, на заднем плане стоят националисты-финны с их глобальными идеями перекройки границ.
«Дело Гюллинга-Ровио» — собирательное название, полностью вычленить его из тысячи других подобных дел невозможно, тем более невозможно определить круг участников «контрреволюционной националистической организации». Со времени первых арестов круг этот постоянно расширялся. Следствие велось жестоко и целенаправленно: почти каждый арестованный в конце концов под пытками называл новые имена, и список рос в геометрической прогрессии. Вместе с тем многие из арестованных по этим спискам людей не имели в обвинительном заключении пункта 11 статьи
35
58 Уголовного Кодекса РСФСР — участие в контрреволюционной организации, а шли под расстрел за шпионаж, вредительство, контрреволюционную пропаганду. Да и в следственных документах не было такой стройности, как в отчетах. «Организация Гюллинга-Ровио» именуется в разных делах по-разному: «шпионско-повстанческая», «националистическая», «буржуазно-националистическая» и так далее.
На наш взгляд, «дело Гюллинга-Ровио» было лишь стержнем, на который наматывался клубок репрессий конца тридцатых годов в Карелии. Под флагом борьбы с «финским буржуазным национализмом» были уничтожены тысячи ни в чем неповинных людей самых разных национальностей. Непосредственно же по этому «делу» проходили наиболее видные партийные, советские, хозяйственные работники республики из числа финнов и карел. О некоторых из этих людей нам и хотелось бы рассказать. Их судьбы предопределяли судьбы тысяч других.
КАРЕЛЬСКАЯ СПЕЦИФИКА
Борьба с «буржуазным национализмом» велась по всей стране по единой схеме и являлась неотъемлемой частью общего механизма тотального террора. И все же, в каждой национальной республике органы безопасности, осуществляя установки центра, учитывали местные условия и, так сказать, свою специфику. Карельская специфика обусловливалась близостью Финляндии. _
В 1920 году, когда была образована Карельская Трудовая Коммуна, финнов на ее территории проживало немного — около тысячи человек (0,6 процента населения)2. Однако сразу по окончании
36
гражданской войны численность их начинает быстро расти. Первыми в Карелию прибывают красные финны — участники рабочей революции в Финляндии, вынужденные покинуть родину, спасаясь от белого террора. Как правило, это были видные деятели Социал-демократической и Коммунистической партии Финляндии, направленные в республику из Петрограда для оказания помощи в создании КТК и установлении советской власти в национальных районах. Многие финские красногвардейцы приняли активное участие в гражданской войне в Карелии.
Первым председателем Карельского ревкома и облисполкома в 1920 году стал Эдвард Гюл-линг, доктор философии, бывший депутат финляндского сейма, член революционного правительства во время рабочей революции. Тогда же начали свою работу в Карелии Яков Мяки, Иоганн (Эмиль) Ярвисало, Вернер Форстен, Артур Усениус и многие другие. В 1922 году И. Ярвисало возглавил партийную организацию республики.
В начале тридцатых годов поток финских иммигрантов резко возрос, что было обусловлено целым рядом причин. Во-первых, с 1930-го значительно увеличилось число так называемых фин-перебежчиков, открыто переходивших границу Советской Карелии целыми семьями. К этому их принуждала осложнившаяся экономическая и политическая обстановка в Финляндии; многие покидали родину под грубым нажимом фашистов-лапуасцев. Немаловажную роль в увеличении эмиграции сыграла и политика, проводимая руководством республики по привлечению квалифицированных рабочих кадров. Значительную часть промпереселенцев составляли финны из США и Канады, где специальные уполномоченные КАССР
37
и местные коммунисты вели широкую вербовку. Североамериканские финны ехали в Союз не только в поисках работы и лучшей доли, но и из идейных соображений; они везли с собой технику и оборудование, приобретенные на личные сбережения. Одним из активных пропагандистов и организаторов переселенческого движения был Матти Тенхунен, член Коммунистической партии США, переселившийся из Финляндии в США еще в 1905 году. В 1931-м Тенхунен сам переехал в Карелию и возглавил иностранный отдел переселенческого управления при Совнаркоме.
К 1933 году в Карелии проживало уже свыше 12 тысяч финнов3. Большинство иммигрантов (77 процентов всех переселенцев финской национальности) прибыло в республику из соседней Финляндии4. Жили финны во всех 18 районах и, составляя лишь 3,2 процента населения, играли видную роль в культурной и хозяйственной жизни Карелии. Гюллинг в 1923 году стал председателем Совнаркома КАССР. Первым секретарем обкома ВКП(б), после смерти Ярвисало в 1929 году, был избран Густав Ровно.
Понятно, что подобная политика привлечения финнов в Карелию не была случайной и тем более не являлась исключительно прихотью финского руководства республики. Верой в мировую революцию и победу коммунизма на всей Земле большевики заразили многих. Финская компартия, запрещенная у себя в стране, вербовала из политэмигрантов, осевших в Карелии, людей для подпольной работы. Москва же, санкционируя и поощряя до поры до времени переселенческую политику, как показал последующий ход истории, имела свои далеко идущие планы.
Собственные планы решения «карельского во
38
проса» были и у Финляндии, которая никак не могла примириться с восточными границами, установленными Тартуским миром. Многочисленные организации типа Карельского академического общества и Союза карельских беженцев вели широкую разведывательную и агитационную работу среди жителей Советской Карелии. В 1919 году Б Финляндии для борьбы с подпольной работой КПФ была создана специальная сыскная полиция, деятельность которой не ограничивалась собственно финской территорией. Сбор сведений о коммунистах финская охранка вела в тесном сотрудничестве с разведками США и Германии. С 1923 по 1938 год возглавлял сыскную полицию Эско Риек-ки. Под его руководством находилось 250 служащих и большое количество добровольных агентов, в том числе и среди членов КПФ5. Риекки располагал подробными сведениями о финнах, учившихся в комвузах и военных школах Москвы и Ленинграда, были его шпионы среди возвращавшихся на родину карельских беженцев и среди финперебежчиков. По мнению финляндского журналиста Юкки Рислакки, занимавшегося этим вопросом, репрессии тридцатых годов против финнов Карелии в значительной степени были обусловлены тем, что среди финперебежчиков было много агентов, завербованных охранкой6.
Конечно, шпионы были. Разведывательной деятельностью по заданию НКВД занимались и финские коммунисты-подпольщики. Только в 1933 году охранка задержала около трех тысяч человек, из которых 516 были судами признаны виновными в государственной измене7.
И все же, как ни масштабна была деятельность разведывательных органов обеих стран, борьба со шпионажем являлась лишь удобным предлогом для
39
массовых политических репрессий. В Финляндии за 1920—1942 годы были осуждены за государственную измену и измену родине 4412 человек8. В Карелии только во второй половине 30-х годов, по самым предварительным подсчетам, репрессировано 3—3,5 тысячи финнов. Свыше 70 процентов из них обвинялись в шпионаже в пользу Финляндии.
ПАРТИЯ И ГОСУДАРСТВЕННАЯ БЕЗОПАСНОСТЬ
Нарком Тенисон проявил себя человеком, вполне достойным доверия своих патронов — Ежова и Сталина. Но начиналось все, конечно, не в 1937 году.
С момента образования КТК высшее партийное руководство пристально следило за политической ситуацией в Карелии. Поводов для беспокойства было достаточно. Кроме традиционной борьбы с контрреволюцией, кулачеством, оппозицией приходилось внимательно наблюдать за настроениями в пограничных районах, население которых издавна было связано тесными хозяйственными и родственными узами с соседями-финнами. Объектами не/сыпной заботы органов ОГПУ становятся бывшие карельские беженцы, финперебежчики, североамериканские иммигранты.
Не было, очевидно, полного доверия у Москвы и к красным финнам. Предоставляя им возможность занимать высокие советские и хозяйственные посты, ЦК ВКП(б) жестко контролировал высшие партийные должности. С 1928 года Карельской парторганизацией руководил Ленинградский обком партии. Ни один из видных деятелей СДПФ и КПФ после И. Ярвисало не занимал посты секретарей Карельского обкома. Густав Ровно, возглавивший обком в 1929 году, был уроженцем Петербурга,
40
в КПФ не состоял. Одновременно с ним вторым секретарем стал белорус Адам Аполоник.
Во второй половине двадцатых — начале тридцатых годов бюро Карельского обкома регулярно заслушивало отчеты руководителей органов безопасности о политической обстановке в республике. К началу тридцатых годов все чаще в таких сообщениях наряду с карельскими националистами, вредителями и оппозиционерами появляются шпионы и разоблаченные агенты вражеской разведки из числа местных жителей.
Первые упоминания о «контрреволюционных повстанческих националистических организациях» относятся к 1932—1933 годам, когда, как говорилось в тезисах для докладчиков, выпущенных Карельским обкомом ВКП(б), «органами диктатуры пролетариата был вскрыт и ликвидирован целый ряд контрреволюционных белогвардейских организаций». Организации эти «выражали чаяния интервенционистских элементов Финляндии, смыкавшихся с кулачеством и другими антисоветскими элементами внутри Карелии». Борьба с местным карело-финским национализмом, как указывалось в тезисах, велась недостаточно энергично, «благодаря чему разрослась до государственной опасности»9.
В 1933 году в трех отделениях Белбалтлага органами ОГПУ были раскрыты несколько «контрреволюционных повстанческих организаций заключенных», планировавших «отторжение территории АКССР к Финляндии вместе с Беломорско-Балтийским водным путем»10. Так в документах органов безопасности впервые формулируются основные положения к будущим делам о «финских националистах».
По республике прокатилась волна арестов,
41
жертвами которых стали, в частности, и красные финны: начальник АХЧ Карельской егерской бригады Юхо Линнола, работники Ухтинского и Тун-гудского промкомбинатов Ирье Мякелин, Юхо Хил-тунен, Лаури Виртанен. Все они в годы гражданской войны были участниками знаменитого похода отряда Тойво Антикайнена на Кимасозеро. Лаури Виртанен, награжденный за этот поход орденом Красного Знамени, по решению коллегии ОГПУ 22 сентября 1933 года «за шпионаж» был расстрелян11.
В марте 1934 года на бюро обкома партии обсуждался доклад начальника ОГПУ Карелии Зеленюка о ликвидации очередной группы вражеской агентуры12. В докладе отмечалось, что завербованные финской разведкой из местного карельского населения агенты с 1933 года начинают объединяться в группы по 5—7 человек. Главной задачей этих ячеек является вредительская деятельность и агитация населения «за Великую Финляндию». В случае войны они должны в тылу Красной Армии заниматься подрывными действиями и сбором шпионских сведений. Вербуют агентов и руководят работой ячеек приходящие финразведчики, ни одного из которых, правда, в этой операции захватить не удалось. Зато были арестованы 49 агентов из местного населения пограничных сельсоветов Петровского и Олонецкого районов. Следствие проведено в рекордно короткий срок — 5 дней, 90 процентов обвиняемых сознались в своей «контрреволюционной деятельности». Отвечая на вопросы членов бюро, что конкретно делали арестованные, Зеленюк привел два примера: изнуряли лошадей — не давали им овса; а в одном сельсовете весь состав Совета ушел на масленицу и несколько дней пьянствовал, приехавшему инструк
42
тору райкома председатель прямо заявил: надо же людям когда-то отдыхать. Говоря о причинах, облегчающих деятельность финразведки, Зеленюк отметил, что в селах пограничных районов нет самого необходимого — соли, спичек, керосина, люди из дома в дом носят огонь.
Весьма наглядно взаимоотношения партийной и советской власти в то время иллюстрирует выступление на бюро председателя КарЦИКа Василия Аверкиева. Он жаловался, что узнает о подобных акциях ОГПУ время от времени, из официальных докладов. Это ставит его в сложное положение, когда, в отсутствие Ровно, к нему обращаются из районов за разъяснениями, а он не в курсе дела. Звучали на бюро и сомнения в целесообразности такого количества арестов, которые в выступлениях деликатно именовались «изъятиями». В конце концов сошлись на мнении, что следует значительно улучшить снабжение пограничных районов необходимыми товарами и объяснять населению причины «изъятий» во избежание ненужных слухов и спекуляций. Возникла даже идея показательного процесса, о чем было решено испрашивать санкции у Кирова и Медведя.
До показательных процессов дело не дошло. Летом 1934 года ОГПУ было ликвидировано. Новый начальник НКВД по Карелии Шершевский продолжал работу предшественников с еще большим рвением. По заявлению секретаря Калевальского райкома партии Николая Гаппоева, на бюро обкома в феврале 1936 года «за последние два года только по Калевальскому району было осуждено 70 шпионов из местного населения». Впоследствии Гаппоев сам был назван «главным организатором шпионской сети в районе и агентом финской разведки с 1919 года». По «делу группы Гаппоева» в 1937—
43
1938 годах уничтожено несколько десятков человек.
НАЧАЛО
1935 год начинался как обычно. 5 января открылся X Всекарельский съезд Советов. Председателем КарЦИКа был избран Николай Архипов, секретарем — Иоганн Хейкконен. Председателем Совнаркома вновь стал Э. Гюллинг13. Но 1 декабря 1934 года уже было позади. Убийство Кирова и приход к власти Андрея Жданова не могли не отразиться на Карелии, тесно связанной с Ленинградом. По всей стране закручивалась пружина террора. В республике перемены начались летом.
19—21 августа 1935 года состоялся IV Пленум Карельского обкома партии14. Представитель Ленинградского обкома Михаил Чудов объявил собравшимся о решении ЦК отозвать секретарей обкома Ровно и Аполоника в Москву.
В исторической литературе об этом пленуме, как правило, не упоминается. Возможно, потому, что прения по сообщению Чудова носили вполне мерный характер. Никаких политических обвинений в адрес бывших секретарей выдвинуто не было. Ни слова не было сказано и о «буржуазном национализме». Члены пленума говорили о некоторых ошибках, допущенных партийным руководством, в частности, по вопросу о финском языке, о формировании национальных кадров, о приеме в партию. При этом ни привлечение в республику иностранных специалистов, ни признание финского языка вторым государственным не ставились под сомнение. «Надо заставить людей учить финский язык»,— заявил в ходе обсуждения Чудов. Гюллинг высказался более откровенно: подготовка двуязычных кадров, знающих русский и финский, весьма при
44
годится «после революции в Финляндии»15. Главным образом речь на пленуме шла о разногласиях между Ровно и Аполоником, что мешало работе в целом, и участники пленума, включая секретарей, единодушно согласились с решением ЦК о переводе обоих в Москву. Секретарем Карельского обкома ВКП(б) стал привезенный Чудовым из Ленинграда латыш Петр Ирклис.
Несмотря на мирный характер IV пленума, обстановка накалялась. 30 августа 1935 года покончил жизнь самоубийством референт Аполоника Константинов. Он вернулся домой с собеседования в горкоме партии по поводу его службы в Карельском батальоне в годы гражданской войны и перерезал себе горло бритвой. «Я считаю, что со мной поступили нечутко»,— написал он в предсмертной записке. Тогда же, в 1935-м, после исключения из партии, покончил с собой один из основателей КПФ, журналист, историк Лаури Летонмяки.
С открытием 29 сентября V пленума Карельского обкома стало ясно, что «охота на ведьм» началась. Газета «Красная Карелия», давая подробно материалы пленума, в передовых статьях обрушилась на «классовых врагов», обосновавшихся в Карелии — «кулаков, диверсантов, белогвардейцев, шпионов, националистов, поддерживаемых руководителями зарубежной контрреволюции». 14 октября в «Красной Карелии» появилась передовая «До конца разоблачить националистов», в которой были подвергнуты жесточайшей критике издательство «Кирья» и типография им. Анохина. Уже 20 октября газета сообщала, что «буржуазные националисты Клемола, Келлосалми и Тёрмяля исключены из партии по решению парторганизации треста «Кирья». В этом же номере читателей информировали о разгроме партийной ячейки оло
45
нецкой коммуны «Сяде». Постоянным рефреном становятся нападки на Наркомпрос.
29 октября 1935 года «за антипартийную националистическую деятельность» были сняты с работы председатель радиокомитета Отто Вильми и ректор Высшей коммунистической сельскохозяйственной школы Вяйне Кангас. 31 октября Эдвард Гюллинг был освобожден от должности председателя СНК. Состоявшаяся в конце октября— начале ноября III сессия ЦИК КАССР освободила его от обязанностей «в связи с отзывом из Карелии». Председателем Совнаркома назначался присланный из Ленинграда тверской карел Павел Бушуев. Сессия вывела Ровно, Гюллинга и Аполо-ника из состава членов президиума и членов ЦИК КАССР. «За потерю революционной бдительности, национализм, антисоветскую практику» из состава членов президиума и членов ЦИК была исключена Ида Терхо, парторганизатор совхоза № 216.
За санкциями партийного или административного порядка уже нередко следовали аресты. Расформирование Карельской отдельной егерской бригады в 1935 году сопровождалось целой серией репрессивных актов. Только в Олонце, где стоял II батальон КЕБ, был арестован почти весь офицерский состав: Аксель Хильден (комбат), Ялмари Седерлунд (помком), Михаил Вуори (Аарне Мартелиус, начальник батальонной школы), Ойни Корпимаа (Юсси Корхонен, комвзвода), Эйнари Ниеми, Тауно Ранта и др.
16 ноября 1935 года Ирклис направил секретарям ЦК Андрееву и ОРПО ЦК Маленкову докладную записку, в которой отчитывался о «разгроме буржуазных националистов» в Карелии. В записке значились имена Гюллинга, Ровно, Хильдена, Ранта, Алавирта, Мяки, Кранка, Матеро, Ярвимяки, Тёр
46
мяля, Раутио, Кангаса, Вильми, Холопайнена, Вирта-нена, Кокко И АЙНО Форстен1'. Большинство этих людей были уволены или переведены на другую работу, некоторых исключили из партии. Вяйне Кангас и Хейно Раутио, заведующий издательством «Кирья», были арестованы. Кангаса освободили в ноябре 1936 года, в связи с прекращением дела и отменой приговора. Но в 1937-м им обоим суждено было стать «участниками контрреволюционной националистической организации Гюллинга — Ровно» и погибнуть.
КПФ И КАРЕЛИЯ
1936 год прошел в Карелии под знаком обмена партийных документов, борьбы со шпионами, кулаками, вредителями и националистами. Впрочем, августовский процесс над Зиновьевым, Каменевым и другими несколько отвлек руководство республики от борьбы с «буржуазным национализмом»: все усилия были направлены на разоблачение участников «троцкистско-зиновьевского центра». Тем не менее, бывшие руководящие работники из числа карел и финнов постепенно исчезают из поля зрения при полном отсутствии каких-либо комментариев со стороны прессы. Осенью 1936-го были сняты с работы нарком просвещения Иван Вихко, председатель областного комитета МОПРа Иохан Лумивуокко, секретарь КарЦИКа Федор Поттоев и многие другие. 27 августа покончил с собой исключенный из партии бывший председатель КарЦИКа, нарком здравоохранения Василий Аверкиев. К 1 января 1937 года численность карел и финнов в областной парторганизации сократилась по сравнению с 1933-м более чем в два раза18.
47
Аресты 1935—1936 годов были использованы НКВД для окончательного оформления «дела о финских буржуазных националистах». Одной из его отправных точек можно считать процессы над А. Усениусом и О. Вильми.
Артур Усениус был человеком талантливым, знал семь европейских языков, имел огромный опыт политической и государственной работы. Швед по национальности, он много сил в дореволюционные годы отдал профсоюзной работе среди шведского населения Финляндии. В 1915—1916 годах Усениус, по заданию СДПФ, был прикреплен к группе Шляпникова для оказания помощи по доставке нелегальной литературы в Россию. Его квартира служила явкой для русских политэмигрантов, в 1917 году в течение нескольких дней у него жил Ленин. В самом начале рабочей революции Усениус был командирован в Стокгольм в качестве официального представителя революционного правительства. Затем пришлось заняться устройством бежавших из Финляндии товарищей, по заданию КПФ и Коминтерна вести подпольную работу в скандинавских странах.
В 1920 году Артур Усениус приезжает в Советскую Россию и после непродолжительной работы в Коминтерне его командируют в Карелию. В республике Усениус трудился на многих должностях — обычная судьба номенклатурного работника. Был уполномоченным КарЦИКа по погран-полосе, воевал в гражданскую, избирался членом правления Карельского сельскохозяйственного банка. В тридцатые годы работал заместителем наркомов земледелия и местной промышленности, сам возглавлял наркомат легкой промышленности. Он был арестован в октябре 1935 года как шпион, агент шведской разведки.
48
В ноябре 1935 года арестовали Отто Вильми. В СДПФ это был известный человек, редактор таких крупных рабочих газет Финляндии, как «Тюемиес» и «Этеенпяйн». После поражения финляндской революции Вильми вместе с другими перебрался в Петроград, был делегатом учредительного съезда КПФ в Москве. В 1919—1925 годах, по заданию партии, он вел активную подпольную работу, затем возглавлял финскую секцию Ленинградского комвуза. В Карелию Вильми приехал в 1927-м и работал директором типографии им. Анохина, заведующим совпартшколой, редактором «Пунайнен Карьяла», председателем радиокомитета. По свидетельству бывшего секретаря ЦК КПФ Арво Туоминена, именно Вильми руководил в Карелии так называемыми опорными группами Финской компартии.
Об истории создания и деятельности этих групп известно мало. Судя по воспоминаниям Туоминена, идея их создания возникла в 1931 году и принадлежала О. Куусинену, работавшему тогда в Москве секретарем ИККИ. Главным назначением опорных групп было оказание всяческого содействия КПФ и подготовка подпольщиков из числа финских политэмигрантов. Идея получила одобрение Моло-това и Сталина, по делу было принято письменное решение19. Член ЦК КПФ Отто Вильми получил задание начать в сотрудничестве с Карельским обкомом формирование опорных групп в республике. В советских партийных документах они именовались «группами содействия». Как пишет Туоминен, образования эти действовали весьма энергично, получая о своей работе хорошие отзывы и от Карельского правительства, и от советского руко-
20
водства .
Работа опорных групп касалась, скорее всего,
4 Зак. 3317 49
только политэмигрантов, членов КПФ и ВКП(б), об их деятельности многие рядовые партийцы практически ничего не знали. Группы не вмешивались в жизнь партийной организации республики — у них были свои задачи. Тем не менее именно существование опорных групп КПФ в Карелии явилось главным предлогом для начала похода против Компартии Финляндии и карельских коммунистов.
В конце 1935 года секретарям ЦК ВКП(6) Сталину, Кагановичу и Ежову был отправлен из Ленинграда документ, подписанный «секретарь Ленинградского обкома»2'. Судя по тексту, докладная принадлежала перу М. Чудова. Вот что в ней говорилось: «Специальной комиссией ЦК и Ленобкома была вскрыта большая запущенность в партийной, хозяйственной и культурной работе Карелии и засоренность кадров...
Все факты запущенности в работе ярко выявлены на пленуме Карельского обкома при проведении в жизнь решения ЦК об отзыве тт. Ровио и Аполоника и выборе первым секретарем т. Ирклиса. После пленума Каробкома на бюро Ленобкома было заслушано сообщение мое и т. Ирклиса о состоянии партийной и хозяйственной работы в Карелии, на котором со стороны т. Жданова были даны ряд указаний по наиболее принципиально важным участкам работы, особенно: 1) подпольная работа группы содействия Финской компартии; 2) состояние и система работы переселенческого комитета в Карелии; 3) система и методы нелегальной работы Финской компартии и проч.
Проведенная со стороны НКВД по нашему поручению разработка этих вопросов подтвердила эти безобразнейшие факты (материалы прилагаются).
50
Вопросы, затронутые в прилагаемых материалах, по моему мнению, имеют большое принципиальное значение, т. к. они вскрывают засоренность кадров в Карелии и обнаруживают совершенно недопустимые методы нелегальной работы со стороны финской секции Коминтерна. Эти же материалы дают основание полагать, что дальнейшая разработка всех подобных вопросов может затронуть некоторую часть актива, в связи со шпионской работой в Карелии...» Приложений нам обнаружить не удалось, но не трудно догадаться, что должно было за этим последовать.
В 1936 году Вильми были предъявлены обвинения в том, что он, по поручению Гюллинга и Ровно, создавал по всей Карелии опорную сеть для «раздувания финского национализма». Находясь в Союзе с 1918 года, русский язык он знал слабо. Когда Вильми привели на суд и зачитали обвинения, он мало что понял, кроме одного: происходит что-то страшное. Вильми потребовал переводчика, ему отказали, после чего три сотрудника НКВД подтвердили — все вышеизложенное записано со слов обвиняемого.
Решение по делу Отто Вильми выносил еще настоящий суд, и получил он тогда всего 7 лет лишения свободы22. Но главное было достигнуто: его «признания», подтвержденные судом, компрометировали все бывшее карельское руководство и служили основанием для ареста практически любого финна по обвинению в принадлежности к тайным незаконным националистическим группам, руководимым из Финляндии.
В то же самое время в Ленинграде состоялся открытый судебный процесс над Усениусом. На процесс пригласили деятелей Финской компартии и журналистов. По свидетельству Туоми
51
нена, в присутствии двух десятков зрителей был зачитан обвинительный акт, полностью совпадающий с обвинениями в адрес Вильми. Усениус, который хорошо знал русский язык, спокойно выслушал прокурора и заявил, что все сказанное — откровенная ложь и бездарная выдумка НКВД. На этом судебное заседание закрылось, зрителей выдворили из зала. Усениус был приговорен к 8 годам лишения свободы \ Несколько месяцев спустя, 31 октября 1937 года, военный трибунал Ленинградского военного округа вынес Усениусу смертный приговор.
РУКОВОДИТЕЛИ
Из лагеря Вильми написал письмо Куусинену, в котором рассказал обо всем, что с ним произошло. Туоминен ознакомил с содержанием письма Гюллинга, жившего тогда в Москве в чердачной комнате обветшалого отеля и работавшего научным сотрудником Института мирового хозяйства и мировой политики. Гюллинг пришел в ужас, увидев в истории с Вильми смертный приговор себе и своим товарищам. Но это был смелый человек — он решил идти к Молотову, напомнить ему историю создания опорных групп и рассказать о разгромных планах НКВД. Аудиенции удалось добиться с большим трудом. Молотов при упоминании о событиях 1931 года пришел в большое раздражение, сказав, что ничего не помнит. Тогда Гюллинг заметил, что в Карельском партархиве хранятся самим Молотовым и Сталиным подписанные документы, разрешающие обкому и ЦК КПФ создавать среди финнов опорные группы, из которых НКВД теперь делает тайные и фашистские. Молотов окончательно вышел из себя и заявил, что этих документов
52
никто никогда не сможет найти: «Ни я, ни товарищ Сталин не могли такого одобрить и теперь у меня нет больше времени обсуждать этот вопрос». Туоминен, которому Гюллинг рассказал о своем визите, пишет, что он вернулся от Моло-това потрясенным предательством и совершенно сломленным24. Теперь каждый ждал своего часа.
8 июля 1937 года в Москве без санкции прокурора был арестован Густав Ровно25 . 22 июля его исключили из партии. Ровно предъявили обвинения в том, что, являясь секретарем Карельского обкома, он, совместно с другими лицами, в 1928 году создал в Карелии «антисоветскую, националистическую, диверсионно-террористическую организацию, ставившую своей целью свержение советской власти, отторжение Карелии от СССР и присоединение ее к Финляндии». С этой целью им был создан ряд вредительских групп, проводивших диверсионную работу во всех отраслях народного хозяйства. С 1930 года он являлся также «агентом финской разведки».
Почему датой создания организации избран 1928 год—трудно сказать. Ровно тогда еще не был секретарем обкома. Впрочем, органы НКВД, измышляя чудовищные фальсификации, не слишком утруждали себя в том, чтобы придать им хоть какую-то видимость достоверности. В следственных делах обвиняемых по «делу Гюллинга—Ровно» их «вступление» в организацию датируется весьма разнообразно: 1927, 1925, 1923 годы. В бумагах Тенисона появилась новая дата— 1920-й.
В деле Ровио имеется лишь один протокол допроса от 13 марта 1938 года, из которого видно, что он признал себя виновным в указанных преступлениях. Трудно сказать, был ли этот допрос действительно единственным, очевидно
53
одно — долгое время следствию не удавалось добиться от него признательных показаний. Сломлен Ровно был не окончательно. 21 апреля в судебном заседании он от своих показаний отказался и ни в чем себя виновным не признал. Но это уже не имело никакого значения. В тот же день Военная коллегия Верховного суда СССР признала его виновным и приговорила к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор был приведен в исполнение незамедлительно.
В конце июля 1937 года в Москве был арестован Эдвард Гюллинг. Из партии его исключили месяц спустя. Следствие по его делу велось почти год.
Как проходили в то время допросы обвиняемых, нет нужды говорить. В реабилитационных определениях постоянным рефреном стали слова «следствие проводилось с грубейшими нарушениями законности, и обвинение было сфальсифицировано». Подобные формулировки стыдливо прикрывают те ужасы, которые творились в застенках НКВД, и тех людей, которые вершили преступления. Многие арестованные были сломлены не физическими пытками, а предательством товарищей. Это тоже учитывалось при допросах. К делам некоторых обвиняемых приобщены выписки из показаний Гюллинга от 26 октября 1937 года, где он называл многих «участников организации». Но, как впоследствии было выяснено реабилитирующими органами, в деле самого Гюллинга таких показаний нет! Октябрьские «признания», видимо, понадобились следствию для того, чтобы отправить на расстрел многих «членов организации» задолго до осуждения самих руководителей.
56-летний Гюллинг, судя по всему, был в конце концов действительно сломлен и начал давать по-
54
казания. 14 июня 1938 года Военная коллегия Верховного суда СССР приговорила его (по ст. 58 — 1 а, 2, 7, 8, 11) к высшей мере наказания.
В литературе до сих пор смерть Гюллинга датируется 1944 годом. Существуют и «воспоминания» людей, встречавших его в лагерях. Подобные легенды ходили о многих. Вполне вероятно, что рождались они в недрах самого НКВД с целью прикрыть истинные масштабы творимых преступлений. Следует учитывать и то, что Гюллинг был членом ЦК КПФ и долгие годы истинная дата его гибели скрывалась по политическим соображениям. Но тайное всегда становится явным. Эдвард Гюллинг был расстрелян в Москве в день вынесения ему смертного приговора— 14 июня 1938 года.
АРЕСТЫ И РАСПРАВЫ
Московские события послужили сигналом для карельского НКВД. Уже в июле 1937 года по обвинению в причастности к «организации Гюллинга — Ровно» в Петрозаводске и Кондопоге были арестованы десятки людей. Одновременно начинаются аресты «правых» — тех, кто прибыл в республику после 1935 года из Ленинграда и теперь обвинялся в причастности к так называемому «право-троцкистскому блоку» (Ирклис, Бушуев и др.). В августе широкая волна репрессий охватила уже всю республику и сопровождалась шумной разоблачительной кампанией в прессе.
Аресты по «делу Гюллинга — Ровно» продолжались вплоть до мая 1938-го. В обком поступали районные списки снятых с работы «контрреволюционных буржуазных националистов». Людей разыскивали не только в самых отдаленных уголках республики, но и за ее пределами. В Воронеже
был арестован бывший нарком просвещения Карелии Иван Вихко, в Ленинградской области — бывший секретарь обкома Иван Петров. После ареста в Москве командира Карельской егерской бригады Эолфа Матсона по всей стране начинается поиск остававшихся еще на свободе бывших бойцов бригады: в Ленинграде схвачены Эрнест Бекк, Франц Гренлунд, Калле Койву; в Уфе — Ганс Киуру; в Кировской области — Эркки Кярня.
Параллельно с арестами шла расправа.
С 1934 года политические дела находились в ведении Военной коллегии Верховного суда СССР. Тогда же был создан и административный внесудебный орган — Особое совещание при НКВД СССР. На его рассмотрение выносились обычно дела, по которым не было собрано доказательств, достаточных для предания обвиняемых суду. В состав ОСО входили высшие чины НКВД, представители управления милиции и прокуратуры. Дела рассматривались заочно, что полностью лишало обвиняемых права на защиту; приговор сообщали арестованному иногда уже в лагере. Вначале приговоры ОСО не должны были превышать пятилетнего срока, однако вскоре это ограничение было забыто и наиболее распространенными сроками заключения по решению совещания становятся 8 и даже 10 лет. Параллельно с ОСО с августа 1937 года по всей стране действуют так называемые тройки. Функции этого внесудебного органа напоминали действия чрезвычайных трибуналов военного времени. Правда, в отличие от ОСО, они имели полномочия выносить смертные приговоры26. Такие же полномочия имелись у двоек, наиболее активно действовавших в Карелии в конце 1937 — начале 1938 годов,— внесудебных органов, именовавшихся в официальных документах «комиссией
56
НКВД и прокурора СССР». Участие партийного секретаря в комиссии не требовалось. Присутствие обвиняемых при вынесении приговоров тройками или двойками тоже, похоже, не являлось обязательным условием. В наиболее горячие дни вполне хватало подписи наркома внутренних дел под решением о расстреле. Прокурор и партийный секретарь подписывали документы позже, иногда уже после приведения приговора в исполнение.
Именно тройками и двойками было вынесено абсолютное большинство приговоров по «делу Гюллинга — Ровно». Чести быть осужденными Военной коллегией удостоились лишь руководители.
20 ноября 1937 года тройка за участие «в националистической шпионско-повстанческой организации» осудила одну из первых больших групп обвиняемых.
Вяйне Турунен, Антон Уотинен и Армас Раасу были участниками рабочей революции в Финляндии, сражались на фронтах гражданской войны в рядах Красной Армии. В Карелию они приехали во второй половине двадцатых годов. Турунен несколько лет работал в милиции, затем возглавлял Осоавиахим республики, был директором «Кар-пушнины». Уотинен избирался первым секретарем Кондопожского райкома партии и председателем райисполкома, возглавлял правление «Каржил-союза». Раасу работал в Ухте, Петрозаводске, был председателем Кестеньгского и Ругозерского РИКов.
Тридцатичетырехлетний Ансель Мякинен после приезда в СССР связал свою жизнь с Кондопогой, был заместителем директора Кондопожского кирпичного завода. Эмиль Виртанен до 1930 года жил в Финляндии, являлся секретарем и редактором многих рабочих газет в Куопио, Хельсинки и Вы
57
борге. Трижды за политическую деятельность его приговаривали к тюремному заключению. Когда возникла угроза четвертого ареста, пришлось покинуть родину. В Петрозаводске он работал секретарем редакции газеты «Пунайнен Карьяла». В 1932 году вышел сборник стихов Э. Виртанена «За что мы боремся».
Кроме обвиняемых-финнов, в тот день осудили и вепса Степана Макарьева. Это был известный в республике ученый, этнограф и историк, специалист по финно-угорским народам. Семь лет Ма-карьев сражался на фронтах первой мировой и гражданской войн, пройдя путь от рядового царской армии до красного командира. Затем окончил географический факультет Ленинградского университета, некоторое время работал секретарем этнографического отделения геофака и личным секретарем профессора В. Г. Богораза-Тана. В 1928 году Макарьев вернулся в Карелию, возглавлял государственный музей, работал заместителем директора Карельского научно-исследовательского института. В 1935-м его исключили из партии и сняли с работы «за засорение КНИИ заведомо чуждыми элементами, отсутствие классовой бдительности и советского патриотизма, ведение без разрешения партийных и советских органов переговоров о печати своих работ в Финляндии». Контакты с финляндскими учеными, очевидно, и позволили органам НКВД причислить Макарьева к организации «финских буржуазных националистов».
Все эти люди 20 ноября 1937 года были приговорены тройкой к высшей мере наказания и расстреляны.
С декабря 1937-го дела все чаще передаются на рассмотрение двоек. 20 декабря комиссия НКВД и прокурора СССР решала судьбу М. Тенхунена,
58
К. Венто, Т. Саари и К. Койву. Тойво Саари, уполномоченный Карлита в Кондопоге, Калле Койву, бывший политработник Карельской егерской бригады, участник похода Антикайнена, и Матти Тенхунен за принадлежность к «контрреволюционной организации, шпионско-диверсионную деятельность и контрреволюционную пропаганду» были приговорены к расстрелу. Несколько иным оказалось решение по делу редактора газеты «Пунай-нен Карьяла» Калле Венто—он получил 10 лет лишения свободы с отбытием наказания в исправительно-трудовой колонии. Это единственный известный нам случай столь «мягкого» приговора, вынесенного двойкой.
В январе 1938 года приговоры по «делу Гюллинга — Ровно» выносились практически каждый день.
2 января двойкой к расстрелу был приговорен самый, наверное, молодой «участник контрреволюционной националистической организации» двадцатисемилетний инструктор редакции газеты «Нуо-ри Карти» Туомас-Виктор Ахо. 4 января комиссия НКВД и прокурора СССР рассматривала дела еще одной большой группы обвиняемых.
Якову Мяки, стоявшему у истоков карельской автономии, много лет проработавшему на различных хозяйственных, партийных и советских постах, в 1938 году исполнилось бы 60 лет. Он был арестован еще до исключения из партии — 29 июля 1937 года в Петрозаводске. Обвинений, предъявленных Мяки, хватило бы на несколько человек: участник «шпионско-повстанческой националистической организации» с 1920 года, по заданию которой «расставлял шпионские кадры в советском, партийном, хозяйственном аппарате Ухтинского района и через них проводил националисти
59
ческие установки организации»; «руководитель националистической группировки в финском парт-коллективе г. Петрозаводска»; «агент финской и шведской разведок».
Уроженец Ленинграда, Эдуард Кальске был членом ВКП(б) с апреля 1917 года. Летом 1917-го скрывал у себя на квартире Ленина. С 1920 года Кальске в Карелии на ответственной партийной и советской работе. В июле 1937-го он был исключен из партии «за шпионско-вредительскую деятельность» и арестован в Кондопоге.
Отто Вильми, очевидно, привезли в Карелию из лагеря. В НКВД это называлось «переследствием», когда мягкие приговоры 1933—1936 годов переводились на язык 1937-го. Обвинения были те же, что и прежде: «являлся участником шпионско-повстанческой националистической организации с 1925 года, организовывал в учреждениях и на предприятиях Карелии шпионские националистические группы и на работу туда направлял националистически настроенных финнов и агентов вражеской разведки, распространял фашистскую литературу». Но в этот раз приговор был иным.
Ингерманландец Павел Хюппенен работал в Карелии с 1931 года: заведовал Домом партийного просвещения, возглавлял отделы культуры, пропаганды и школ обкома партии. Непосредственно из обкома, по мнению следствия, он и руководил контрреволюционной работой по заданию националистической организации, в которой состоял с 1931 года. Такая «хронологическая точность», когда учитывалась дата приезда арестованного в республику при определении времени его «вступления» в организацию, как уже отмечалось, не всегда была присуща следственным органам. Виль
60
No comments:
Post a Comment